Михаил Попов - “Катти Сарк”, несущая ветер

Она сидела на первом ряду. Мог ли он обознаться? Наверное. Но его зрение в этот миг обрело вдруг такую пронзительную ясность, что он даже оторопел. Пучок каштановых волос, напоминающий тайфунчик, эта ушная раковинка, так незащищённо открытая пространству... Нет, ошибиться он не мог. Чтобы улуч­шить обзор, Сергей вытянул шею. Сзади донеслось недовольное шиканье. В этот миг тайфунчик сместился, и перед Пакратовым вдруг открылся профиль. Да, он не ошибся - это была Ламка. Сердце подпрыгнуло, он едва не последовал за ним. И тут же, самонадеянно решив, что растревожил её взглядом, втянул голову в пле­чи. Нет, она обернулась не на него. Предметом её внимания оказались бантики, что торчали над спинкой соседнего кресла. Кресло было бордовое, а бантики пёстрые. Они напоминали Филиного махаона. Сергей от удовольствия аж при­щурился. Но тут с другого от махаона бока возникла помеха. Что такое? Сергей слегка сместился влево, отыскивая створ, и тут увидел, что над бантиками возник мужской профиль. Прямой нос, скобка русых усов, острые уши. Вот это, значит, и есть Евгений Юрьевич. У Пакратова хрустнули пальцы. Неприязнь возникла по­мимо воли. Не найдя ничего отталкивающего в облике, он переключился на позу. Ну конечно же! Сидит, развернув свою косую сажень, а того не соображает, что позади мостится щуплый паренёк. Вон как он отчаянно вытягивает шею, пытаясь что-то там разглядеть.

Негласные порицания прервали аплодисменты. Объявили следующий номер. И тут бантики вспорхнули. Девочка - её дочка - Сергей так и определил это для себя: «её», - пошла на сцену. Внимание Пакратова целиком переключилось на неё. Он следовал за нею взглядом, остерегаясь, чтобы - не дай Бог - она не спот­кнулась. Нет, не торопясь и глядя под ноги, она поднялась по ступенькам, вы­шла на сцену, неспешно подошла к пианино. Тёмный костюмчик с белой ото­рочкой, белые чулочки, наряд был выполнен со вкусом и изяществом. Пакратов прищурился, пытаясь получше её разглядеть. Черты лица издалека терялись, но пластика, но жесты были мамины. Это от него не ускользнуло. Возле пианино Ламка-дочь остановилась, грациозно поклонилась залу, послав, как воздушный поцелуй, своего махаона, и устроилась на стульчике. Несколько секунд она была неподвижна, держа руки на коленях, потом вскинула их. Раздались первые аккор­ды, и полилась музыка. Пакратов не большой знаток фортепианного искусства, но этому исполнению поразился. Откуда в таком крохотном существе столько воли, столько энергии, столько ожидания и одновременно тревоги, столько какой-то недетской страсти? Глаза невольно метнулись к Ламке. Да как - откуда!

Музыка лилась, музыка трепетала, музыка пульсировала. А Сергей не отводил глаз от Ламкиного тайфуна, её ушной раковины и, сдаётся, сам был готов рас­твориться в этом потоке звуков и проникнуть, хотя бы на миг, в её распахнутую сейчас душу...

Тут опять возникла помеха. Над опустевшим креслом, откуда минуту назад вспорхнула бабочка, снова возникла гладковыбритая щека. Родителю не терпе­лось пошептаться, дать оценку чаду или что-то там очень срочное, безотлагатель­ное сообщить. Сергея охватила неприязнь, больше того - в нём стала закипать злость. Но тут он усмотрел такое, отчего сердце его опять подпрыгнуло. Это был один жест - короткий плеск Ламкиной руки. Рука чуть вскинулась в ответ на до­куку - дескать, погоди, не мешай, дай же дослушать - и просительно замерла. Это был не просто жест, не просто просьба только минуточку помедлить. В этом всплеске угадывалась отстранённость и, может, даже - защита. Ага, оценил Сер­гей, меж ними кресло, пустое кресло, только девочка, что сейчас исполняет Шо­пена, связывает их, ничего более. Догадка его была, конечно, зыбкой. Он это со­знавал. Более того, испытывал неловкость перед девочкой, которой отвёл в своём заключении столь малую роль. Однако поделать с собой ничего не мог. Ему хо­телось так думать, и ему надо было так думать - даже вопреки здравому смыслу и, может быть, совести. А потому, сделав важное для себя открытие, он посылал в эпицентр Ламкиного тайфунчика нежные флюиды. Достигали ли его посылы её души - кто знает, но однажды она коснулась мочки уха, как бы поправляя выбив­шуюся из тугого тайфунчика прядку.

Девочка отыграла этюд. Поднялась с места, вновь изящно раскланялась. Она была постарше Алёшки, ей было лет девять. Так Пакратов определил, когда она спускалась со сцены. Возвращение её сопровождалось бурными овациями. Сергей хлопал в ладоши, наверное, громче всех. Но встречи её с родителями, заполнение отмеченной пустоты наблюдать не захотел. Он просто низко съехал на сиденье, чем вызвал одобрительный вздох за спиной, и весь остаток концерта просидел с закрытыми глазами.

Очередь в гардероб двигалась медленно. Алёшка, ровно застоявшийся жеребё­нок, бегал из конца в конец вестибюля, изводя нерастраченную энергию. А Пакра- тов пережидал людское столпотворение, держась в тени колонны. Встречи с Лам- кой он здесь не искал, опасаясь расплескать то ощущение, которое угнездилось в душе. Однако чем меньше становилось в вестибюле народу, тем реальнее была её вероятность. Так оно и произошло.

Ламка стояла возле зеркала. Сначала Сергей увидел отражение, отстранённое от него, а потом и её. Больше того - их взгляды на миг пересеклись. Ему тогда по­казалось, что все её существо устремилось навстречу... После Сергей попытался унять, пригасить то ощущение. Он твердил себе, что это - зеркальный эффект, контраст между «нет» и «да», лицом и спиной, то есть плод его воображения. Но чем больше он так думал, тем сильнее упорствовало сердце. Да, он мог вообразить тот совершённый несовершённый порыв: в зеркалах - спиной, а в яви - вся на­встречу. Зеркала могли обмануть, зеркала могли слукавить. А глаза?!.

***

Праздники закончились. Но охотуправление продолжало жить в предново­годнем режиме, поскольку многие сотрудники ещё находились в отпусках, и Пакратова в эти дни никто не тревожил. Четвертого января Сергей позвонил в редакцию. Ламки на месте не оказалось - она уехала в командировку, причём в самый дальний район. Над краем как раз начал разворачиваться циклон. Сперва потянула позёмка, потом густо повалил снег, а через час разыгралась нешуточ­ная метель. Улететь успела, а как обратно? Погода складывалась явно нелётная. Застрянет там, чего доброго. Нежность Сергея мешалась с тревогой. Надо было что-то предпринимать. Решимости добавила синичка, которая в поисках укрытия пристроилась на полуоткрытой форточке. Даже хвостиком бедолага не трусила. Тогда Сергей с ходу поднял трубку и набрал номер. Связь, по счастью, была. Начальник районной охотоинспекции оказался на месте. Объяснение заняло не больше минуты. Просьба заключалось в следующем: необходимо разыскать со­трудницу молодёжной газеты, взять её под опеку и оказывать всяческую помощь и содействие. «Бу сделано, Сергей Фёдорович!» - донеслось с другого конца. Положив трубку, Сергей подмигнул синичке. В эффективности звонка он почти не сомневался: просьба вышестоящей инстанции - закон для нижестоящей. А что касается угрызений совести, дескать, использует служебное положение в личных целях, то этого у него и в мыслях не было. Какие же они личные, коли речь идет о представителе общественно-массовой газеты?!