Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

— Вот напугала, скотина рогатая! — произнёс генерал, и, чуть посторонившись, снова вляпался в лепёшку. Правая нога, обмазанная вонючим зелёным желе, предательски заскользила по мокрой от росы траве, и опора свободолюбивой монархии, нелепо взмахнув руками, рухнул прямо на свежее коровье дерь­мо. И надо же такому случиться, именно в эту минуту из тумана послышался грозный окрик:

— Стой, кто идёт! Сказывай пароль, не то стрельну!

— Неправильно, неправильно! — поднимаясь и брезгливо вытирая платком перепачканное платье, отозвался генерал. — Первая команда подана правильно, а всё остальное отсебятина! Незнание уста...

— Ты счас у меня Господу свой устав глаголить будешь! — в тумане зло лязгнул затвор.

— Стреляй, стреляй, Семёныч, больно справные у него боты и одёжа, — подбадривающе раздалось где-то сбоку.

— Не сметь, я сам Воробейчиков...

— Да мне всё одно, что воробей, что куропатка, что какой крокодил, руки в гору вздымай и иди до мене.

Не известно, чем бы завершилась эта конфузия, не подоспей к месту стычки генеральская охрана.

«Всё же хоть и коряво, но служба на подступах к Чулыму поставлена неплохо, — отметил про себя старый вояка, умыв­шись холодной колодезной водой и вытираясь чистым вышив­ным рушником.

— А скажи ты мне, служивый, кто у вас воинский началь­ник? — возвращая полотенце, поинтересовался главком.

— Так, вестимо ж, их сокородие оберкаптинармус Званский, комендант местной крепости! За ним уже мной и посыльный снаряжён.

— Хорошо, молодец! А звать как?

— Кого-сь, коменданта? Так Прохом... Звиняйте, Прохором Захаровичем.

— Да нет, тебя, воин, как зовут? — оглядывая здоровенного детину, спросил Наместник, подставив вытянутые назад руки но­вому, принесённому из обоза мундиру с золотыми генеральски­ми погонами.

— Мяне-то Опанасом Вановичем Джексенко кличут...

— Рядовой Джексон! — застегнувшись на все золотые пуго­вицы, громогласно возвестил генерал, — за рвение и проявлен­ную бдительность присваиваю тебе очередное воинское звание подъефрейтор. Служи, сынок, глядишь, как и я, до генерала до­служишься.

— Служу мировому добру!

Большое служебное совещание было назначено в солдатском клубе Чулымской крепости, на которое, кроме местного началь­ства, ввиду важности и особой секретности вопроса, были также приглашены окрестные помещики, духовенство, поэты, и един­ственный местный композитор, для запечатления, так сказать, монументальности момента.

Конечно, называть клубом длинную приземистую избу было бы слишком смело, но чего-чего, а смелости нашей армии в тылу, да ещё и в мирное время, не занимать. Правда о клубе заключа­лась в том, что изба эта была многофункциональной и исполь­зовалась всякий раз по разному назначению: то для передержки молодняка в особо лютые зимы, то как казарма, то отдавалась под общежитие молодым специалистам, то под приют для туристов, промышлявших сбором дикоросов, в основном анаши, то дей­ствовала как клуб, а одно время даже была лазаретом и столовой в одном лице. Старанием местных и прибывших начальников, к обеду её привели в надлежащий культурному заведению вид. Над входом вывесили флаги и портрет Августейшего Демократа. Местные остряки и злословы прыскали в кулак, дескать, больно уж на портрете нынешний Преемник похож аж на позапрошлого, но всё это не из-за крамолы какой или вредности, а исключитель­но по причине местной скуки и бедности светской жизни.

Крепость же несказанно преобразилась: всё было выкрашено, выбелено, выметено, обновлено и отремонтировано. Повсюду был виден хозяйский глаз и отеческая забота. Генерал-Наместник инспекционым обходом фортификации остался весьма доволен. Осо­бый восторг у него вызвало состояние крепостной артиллерии. Где Прохор за такой короткий срок насобирал этакую уйму музейного хлама, одному богу известно! Главное, что вся эта историческая от­сталость исправно палила, сияла латунью и свежей краской и могла ещё послужить отечеству и демократии. За этакое рвение комендан­ту, на радость Глафире, было присвоено внеочередное звание «под­прапорщик» и обещана высокая державная награда.

Совещание началось со всеобщего исполнения державно­го гимна «Слушай, страна! Благодать над тобой воссияла!» Не скрою, у многих после единодушного пения в горле встал комок, а некоторые и вовсе украдкой смахнули с повлажневших глаз па­триотическую слезу.

— Други моя! Люди обильной Чулымии! Солдаты! — театраль­но простирая перед собой руки, вдохновенно начал Урза Филиппо­вич. — Только железная армейская дисциплина и строгое соблюде­ние приказов старших начальников может быть основой суверенной демократии и обеспечить процветание нашего великого Отечества. У нас для этого есть всё: и нефть, и наш воистину всенародный газ, и обильные леса да, слава Архитектору, полноводные реки и ещё многое множество всевозможных ископаемых и сырья. Но главное наше богатство, — он высоко поднял над собой руку, а потом резко опустил, ткнув указательным пальцем в зал, — это вы, народ! Не­истребим ваш гордый дух и преданность отцу и благодетелю наше­му — Преемнику Шестому! Ура, братья!

Зал в едином порыве сорвался со своих мест, в воздух по­летели шапки, фуражки, картузы, панамы, будёновки, лифчики и пилотки, а громогласное «ура!!!» заставило содрогнуться древ­ние стены цитадели. С соломенных крыш, выкрашенных зелёной краской, в небо испуганно взмыла вся пернатая живность, каза­лось, что и эти бессловесные твари единодушно хлопали своими крыльями и на все лады славили Всескромного и Вселюбимого отца сибруссов.

Дождавшись, пока народ отдышится, придёт в себя и расся­дется по местам, Воробейчиков, отхлебнув из заветной бутылки, продолжил:

— Вот живёт человек и не ведает своего истинного предна­значения. Он так и помереть может, не узнав об этом, но при­ходит в родной край время испытаний, время нужды и военной невзгоды, и расцветает его душа, и к героизму спешат его мысли, и осознанно он делает тот единственный шаг, который сохранит его имя в народной памяти на века. Главное, что подобные люди есть и среди вас! — зал от неожиданности замер, публика завер­тела головами, ища своих героев. Оставшись довольным произ­ведённым на слушателей эффектом, и снова хлебнув из заветной, генерал продолжил:

— Вы вот сразу принялись глазами искать героя! Этакого молодца, мастера, как там его, билди-болдинга, понимаешь ли, заокеанскую картинку, а ведь настоящий герой он неприметен, а зачастую и неказист. Хотите, я вам его покажу?

— Хотим! Хотим! — с новой силой взорвался зал, опять под­бросив в небо присевших было голубей и ворон.

— Ну, так смотрите! — царёво око неожиданно проворно со­скочил со сцены и остановился перед сидевшим в первом ряду Прохором, — вот он ваш герой! Надежда отечества и оплот Са­модержавного Демократа! Я должен наградить тебя однократ­ным госпоцелуем, брат ты наш любезный!