Николай Евдокимов - Происшествие из жизни...

— Нельзя же, уважаемый, отрицать многие еще непонятные нам явления, пока необъяснимые, порою фантастические, — говорил Крутояров. — Что, например, вы скажете об экстрасенсах, о биополе?

— Нет никакого биополя, — категорично воскликнул хирург, — а экстрасенсы в большинстве своем шарлатаны. И только некоторые обладают особой силой внушения. Не более…

— Нет, все не так просто, — возразил Крутояров. — Мы ничего не знаем о самих себе. Ничего не знаем даже о нашей психической жизни.

— Мы люди, — сказал хирург, — слабые люди. Летаем в космос, вторгаемся в тайное тайных материи. Мы, если хотите, в каком-то смысле сами как боги, но мы и дикари: подвержены суеверию, мистике, страху перед еще не познанным. Все мы с вами материалисты. Не так ли? А втайне не то чтобы верим, но робко допускаем стыдливую мысль, ну, если не о загробной жизни, то о существовании нематериальной души. Значит, где-то эта душа все-таки обитает? Значит, где-то есть райские кущи и есть царство тьмы, ад, где на сковородах черти жарят грешников? Что вы думаете но этому поводу? А? — спросил хирург.

— Зачем же так? — обиделся журналист. — Зачем все сводить к абсурду? Самая примитивная позиция — высмеивать все и вся.

— А я ничего не высмеиваю, — усмехнувшись, проговорил хирург. — Я такой же, как все. Ведь согласитесь, что мы, живя в конце двадцатого века, проникая в тайное тайных вещества, мы во многом еще мещане. Действительно, почему бы не договориться нам до существования иного мира, до чертей, до ангелов? Смерти мы боимся, потому-то и успокаиваем себя сказочками о бессмертии если не тела, то души…

— А вы, конечно, не боитесь смерти? — рассмеялся Крутояров. — Вы с восторгом ждете своего конца?

— Зачем же? — сказал хирург. — Боюсь я смерти, хотя и стараюсь убедить себя, что в смерти нет ничего противоестественного, что смерть — начало жизни.

— Боже мой, — воскликнула жена журналиста, — какой абсурд!

— Ну, почему же, — сказала Катенька, — в этом что-то есть. Парадоксально, но интересно.

— Ну какой же парадокс? — устало проговорил хирург. — Не парадокс, а, увы, закон природы. Мы с вами только что съели замечательных цыплят-табака. Вкусно? Вкусно. А ведь съели мы труп цыпленка. А вот кусок хлеба. Испечен из муки. А мука — это пшеничное зерно. Скашивая пшеничное поле, мы убиваем живые стебли. Бернса помните? «Джон Ячменное зерно»? «Недаром был покойный Джон при жизни молодец, отвагу подымает он со дна людских сердец». Отапливая дома, мы убиваем деревья. А что такое, милые дамы, цветы, которые стоят в вазах в наших квартирах? Так называемые живые цветы мертвы, мы убили их, оторвав от почвы. Убили огурец, яблоко, помидор, корову, рыбу. Их смерть продлевает нашу жизнь. Мы, увы, питаемся трупами…

— Хватит, ради бога, — взмолилась жена журналиста, — я не могу, меня сейчас вырвет, извините…

— Отчего же вас вырвет? Это естественный процесс. Это жизнь. Противоестественно, даже страшно, что мы, интеллигентные люди, выдумываем инопланетян, стараемся общаться с потусторонним миром, заигрываем с богом и с дьяволом. Каждый день, делая операции, я испытываю отчаяние… Летающие тарелки? Экстрасенсы? Бессмертие души? Биополе? Все это детские игры. Рассуждаем о потустороннем мире, а вокруг нас в этом мире идет планомерное уничтожение жизни. Ежедневно от рака гибнут миллионы людей. Рак молодеет — каждый день я делаю операции даже младенцам. Есть отчего прийти в отчаяние. Земля заражается канцерогенными веществами, которые приносят новые болезни, опустошают реки, леса, атмосферу, устраивая пиршества раковым клеткам. Не обуздает человечество взбесившиеся раковые клетки — к двухтысячному году каждый третий житель планеты умрет от злокачественной опухоли! Если, конечно, не произойдет ядерной катастрофы. У всего есть свой предел, выше которого наступают уже необратимые явления. И атомная катастрофа может наступить в любой момент сама собой, никто не нажмет залповую кнопку первым, но мир взорвется, перенасытившись ядерным ядом. Так же, как скоро перенасытится раковой заразой. Если бы мы с вами дожили до ста двадцати лет и не болели другими болезнями, то все были бы поражены злокачественными новообразованиями… А вы боитесь инопланетян… Не бойтесь. Мы, а не бог можем спасти мир. Мы, а не дьявол можем его уничтожить…

— Да, да, конечно, — проговорил Сергей Григорьевич и вдруг неожиданно для себя каким-то злорадным, торжествующим голосом, обращаясь то ли к хирургу, то ли к писателю, а скорее всего, ни к кому в определенности, а ко всем вместе, сказал: — А вот ко мне в кабинет сегодня явился черт!

— Договорились! — воскликнул хирург.

— Что с тобой, Сережа? — испуганно спросила Катенька.

— Да, да, — сердясь, повторил Сергей Григорьевич. — Пришел черт и предложил обменяться душами.

— И как же он выглядел? — спросил журналист, не зная, как реагировать на это сообщение Сергея Григорьевича, смеяться или подождать.

— Обыкновенно. Молодой человек, в джинсах…

— С рогами, с хвостом? — спросил хирург.

— Представьте себе, без рогов и без хвоста, — понимая, что над ним смеются, зло сказал Сергей Григорьевич. — Такой же, как вы…

— Да-с, — проговорил Крутояров и выразительно посмотрел на Катеньку, словно спрашивая, не болен ли ее супруг, но Катенька будто застыла, со страхом смотря на Сергея Григорьевича.

Она хорошо знала мужа, он не шутил, а если не шутил, то, значит — о ужас! — заболел.

— Сережа, не пугай нас, — беспомощно сказала она.

И попробовала засмеяться, но смех не получился.

— А что вы на это скажете? — спросил Крутояров хирурга.

Хирург развел руками.

— А то скажу, что это ваш брат, писатели, инженеры человеческих душ, виноват во всей подобной чертовщине.

— Превосходно! Каким же образом?

— Самым натуральным. Ныне какую книгу ни возьмешь, то демоны летают, то люди в птиц превращаются, то общаются с потусторонним миром. Чем дальше в лес, тем больше леших. Полюбился сочинителям ирреальный мир. Вот и являются черти в служебные кабинеты, ничего удивительного. Увы! Еще Гольбах говорил, что всяческие сочинения с баснями о выходцах с того света, колдунах, ведьмах прельщают невежественных людей более во сто крат, чем повествования о событиях реальных.

— Да что вы! — простодушно воскликнула Катенька. — Когда Сергею Григорьевичу книгу в руках держать! Не до книг ему, у него дел по горло…

— А из вас, уважаемый доктор, получился бы литературный критик, — сказал Крутояров, — яду много, справедливости маловато… А что касается до ирреального, до всяких чертей и ведьм в книгах, то мне тоже противна эта нынешняя мода…

— Это не мода! — воскликнул художник. — Какая же это мода? А Гоголь? А Гете? А сказки?.. Это традиция…