Николай Евдокимов - Происшествие из жизни...

Вот и теперь, вспомнив отца Сергея Григорьевича, решила, что давно, ох, как давно — и как это некрасиво, стыдно — не посещала могилу Григория. Забытую могилу человека, которому отдала свою жизнь вместо сестры Светланы. Два раза всего, когда Сереженька был совсем несмышленым, она ездила с ним в деревню к тетке Лене, а потом, потом… все собиралась и собиралась.

«Так нельзя», — решила Виктория Александровна, «услышав зов», и поняла, что обязана поехать в деревню, поклониться праху человека, которого она, наверно, все же любила какое-то мгновение, страдальца, отдавшего молодость защите Родины, ставшего отцом ее ребенка. Господи, а ехать-то туда всего несколько часов, сегодня пятница, завтра выходной, и за день она сумеет обернуться.

И утром — если решила, то и сделала — она уже ехала в поезде, переполненная добрыми, сентиментальными чувствами.

Нет, нет, что бы ни говорили люди, жизнь сама по себе прекрасна, так она чувствовала и так думала, идя от станции через лес, через созревающие поля под бескрайним небом и вдыхая дух смолы в нагретом солнцем лесу и аромат пшеницы, источающий тонкий, да, да, не спорьте, именно так, тонкий запах свежего, только что выпеченного хлеба. Дух захватывало от всех этих запахов живой природы!

Так Виктория Александровна пришла в деревню и остановилась у покосившегося забора тети Лены, почувствовав иной запах — тлена, ветхости. Двор был пуст — ни собаки, ни кур, замусоренное, неухоженное пространство. Изба была заколочена, осела, окна почти касались земли, видно, тут уже никто не жил.

Виктория Александровна вздохнула и пошла искать могилу Григория. Много часов она проходила по кладбищу, но не нашла того кусочка земли, где отец ее сына обрел последнее пристанище. Ни холмика, ни имени — ничего не осталось, вот будто бы здесь или тут, а в общем, и ни тут, и ни здесь, нигде. Где-то в этой земле, где-то тут. Виктория Александровна сначала огорчилась и даже устыдилась в какое-то мгновение, а потом решила, что, наверно, все справедливо, потому что эти холмики, кресты, имена на них все равно ничего не говорят постороннему взгляду, все это людское честолюбие, тщеславие, но все ведь мимолетно, быстротекуще, все зарастает травой забвения торжествующей жизни. Главное, что Григорий где-то здесь лежит, спит вековечным сном, спасибо этому клочку земли, приютившему его, и траве спасибо, которая буйно закрыла место его успокоения, и скромным полевым цветам, на которых пчелы собирали свой сладкий сбор, подумала Виктория Александровна и сентиментально поклонилась на все четыре стороны света.

Вокруг печальной кладбищенской земли, лежащей на высоком холме, было столько многоцветья и столько простора, словно весь мир от горизонта до горизонта открывался перед Викторией Александровной в своей радости, она спустилась по тропинке и пошла куда-то, сама не зная куда, просто так, через нагретое солнцем пшеничное поле, обрывая редкие синие васильки.

Так шла она, шла и вышла к деревне с другой стороны, прямо к мертвому дому тети Лены, и, оглядевшись, поняла неожиданно, что ведь только что прошла той самой дорогой, которой когда-то шел Григорий в свои предсмертные часы. Но тогда было болото, тогда гибла земля, душа все живое, как задушила она несчастного Григория. А сейчас не было никакого болота, все вернулось на круги своя, жизнь торжествовала, земля, несмотря на страдания, которые человек нанес ей, восстановила себя и снова радовала людей плодородием и красотой…

Умиротворенная, словно душевно очищенная, ехала Виктория Александровна домой. И, подъезжая к Москве, еще не думала, что, сойдя с поезда, спустится в метро и отправится к Светлане Александровне. Но, когда поезд остановился, она вдруг решила, что давно не была у сестры, что надо прощать людям обиды, жить в мире, добре, что она должна быть великодушной и поехать к Светочке, проведать ее, рассказать, куда только что ездила.

Светлана Александровна встретила ее радостным возгласом:

— Я соскучилась по тебе, сестричка, заходи.

«Ну да, соскучилась, — все-таки подумала Виктория Александровна — как бы не так». И стала снимать туфли, чтобы не запачкать покрытый лаком пол, но Светлана Александровна возмутилась:

— Не надо, слышишь, оставь ты эти мещанские привычки, ничего не сделается с полом!

— Какое же мещанство? — сдержав обиду, спросила Вика, засовывая ноги в старые, разношенные шлепанцы, любимые тапочки генерала: старые вещи удобнее, привычнее и уютнее новых, их не замечаешь, поэтому генерал и был консервативен в своей домашней одежде. — Какое же мещанство? — повторила Виктория Александровна. — Твой же труд берегу.

— Ну как хочешь, как тебе удобнее, — миролюбиво согласилась Светлана Александровна. — Кофе пить будем?

— Давай кофе.

Светлана Александровна, когда-то худенькая, стройная, в последние годы растолстела.

— Что же с тобой делается, сестричка, опухаешь! — растроганно, жалея ее, воскликнула Вика.

— Не говори, — Светлана Александровна махнула рукой, — ни одно платье не лезет, хоть выбрасывай, а главное, постоянно хочется спать.

Пока Светлана Александровна возилась на кухне, Вика оглядывала квартиру. Никогда ей здесь не нравилось, потому что это была не генеральская квартира, а неухоженное какое-то жилье, где живут временные, неряшливые жильцы. Многолетней давности обои выцвели, желтая обивка на мягких креслах и диване потемнела от времени и пыли, на многочисленных полках в беспорядке стояли книги, на стенах висели дешевые, безвкусные украшения — огромное среднеазиатское блюдо, таежный пейзаж, написанный когда-то каким-то солдатом и подаренный командиру в день рождения. Самодеятельная живопись этого пейзажа была дорога генералу, потому что напоминала далекий гарнизон, где он служил лет тридцать назад.

Запахло кофе, и голодная Виктория Александровна крикнула:

— Я с поезда, Света, что-нибудь поесть, ладно?

Они сидели в столовой за большим, но тоже уже старым, качающимся столом и пили кофе. Вика глотала бутерброды с колбасой, особая была колбаса, пахла, как в детстве, настоящим мясом.

— Хорошо быть генералом, — сказала Виктория Александровна, — даже колбаса генерал-лейтенантская.

Светлана засмеялась:

— В гостях все вкуснее. Обыкновенная колбаса, вчера купила в нашем «Универсаме».

— Не надо! Не надо! — Вика с недоверием махнула рукой. — Господи, ну почему ты не сделаешь ремонт? Живете, как на чемоданах. Мне бы твои денежки, я бы конфетку из квартиры сделала.

— Какие такие деньги, Вика, чего ты мелешь?

— Какие? Генеральские!

— Не считай чужие деньги, голубушка, ошибешься, — раздражаясь, проговорила Светлана Александровна.

— Ты думаешь, я завидую? — поджав губы, обиженно сказала Вика и отодвинула тарелку с надкусанным бутербродом. — Между прочим, тебе всегда казалось, что я тебе завидую.