Эмили Бликер - Когда я уйду

— У вас задняя фара не горит, разбита. Вы что, недавно в ДТП попали?

— Не знаю… наверное, кто-то в меня въехал. Я даже не заметил. Серьезно, мне надо в больницу. Выписывайте штраф, или что там полагается.

— Хорошо, сейчас оформим и отпустим вас. Права и страховку, пожалуйста.

В голосе полицейского послышалось сочувствие. Люк протянул ему права. На бейджике у того было написано «Д. Рэболд».

— Простите, что не проверил фары. Отгоню машину в ремонт обязательно. Так, страховка в бардачке, минуту…

Люк потянулся и дернул дверцу. Не открылась. Он дернул сильнее. Крышка откинулась, и все посыпалось на сиденье. Люк ошеломленно замер. Обычно у него в бардачке идеальный порядок. Вместе с руководством по эксплуатации, парой наушников и небольшой папкой, где лежала страховка, из бардачка выпали пять бутылок с таблетками.

— Что за ерунда? — От удивления Люк даже позабыл о полицейском. Цветные таблетки показались смутно знакомыми.

— Сэр, ни к чему не притрагивайтесь. Выйдите из машины.

— Хорошо. — Люк осторожно выбрался наружу.

— Руки на крышу.

— Зачем?

Да уж, это все явно не из-за разбитой фары. Что оставалось делать? Люк повиновался. Полицейский Рэболд ногой раздвинул его ноги и обыскал его сверху донизу. Затем потянул Люка за руку и щелкнул наручниками.

— Что вы делаете? Мне надо в больницу! У Джесси приступ.

Рэболд завел ему за спину другую руку и застегнул браслет.

— Сэр, что за таблетки у вас в машине? Рецепт есть? Если мы пришлем собаку, она учует наркотики?

У Люка во рту пересохло. Сердце глухо стучало в груди.

— Честное слово, я их впервые вижу.

— Понятно. Значит, вы не возражаете, если мы осмотрим машину?

Вопрос явно был риторический, но Люк ответил, что не возражает. Ему скрывать нечего. Скорее всего, таблетки остались от Натали.

Полицейский отвел его к обочине.

— Садитесь. Скрестите ноги.

Люк подчинился, порадовавшись, что хотя бы с дороги его не видно — машина закрывала. Подъехали еще три полицейских машины. Его автомобиль увезли на осмотр, а Люка арестовали. Они проехали мимо бело-зеленого знака, который указывал поворот к дому. Там Терри, там дети. Они ждут звонка с новостями о Джесси, а его везут в полицейский участок… Попал, как кур в ощип!

«Каждому надо хоть денек посидеть за решеткой», — думал Люк. Запястья до сих пор ныли от наручников. Жутко и унизительно. Захочешь закон нарушить — подумаешь десять раз. Он пробыл в участке, должно быть, несколько часов. У него сняли отпечатки пальцев, сфотографировали, сделали тест на наркотики, а потом отвели в камеру. А утром ему выдвинут обвинение. Скорее всего, за хранение.

Люк сперва пытался объяснить, что ничего не знает об этих таблетках, но, поразмыслив, умолк. Никто ему не верил. Следовало найти адвоката, узнать, как там Джесси, и сообщить своим, что он жив. Люк позвонил Терри.

Обращаться к ней за помощью не хотелось, однако выхода не было. Он рассказал ей о том, что стряслось, и попросил найти защитника, сколько бы ни стоили его услуги. Если обналичить страховку Натали, хватит на адвоката, а может, и на освобождение под залог, — Люк еще не потратил оттуда ни цента. Терри явно не поверила в его невиновность, но обещала помочь.

Утешало одно — Джесси довезли до больницы, и состояние у нее стабильное. На разговор дали всего две минуты, Терри успела поведать только, что почки у девушки почти отказали. Весь последний месяц она три раза в неделю ходила на диализ, и ей становилось только хуже. Утром Мэй собиралась навестить Джесси в больнице. Не стоило сообщать детям до кучи, что отца арестовали. Они с Терри договорились держать это в тайне, выдумав срочную командировку.

Полицейский снова отвел Люка в камеру. Хорошо хоть, больше там никого не было. Вдоль стен стояли две узкие скамейки, в углу — унитаз. Решетка хранила следы белой краски. Судя по всему, красили ее в последний раз лет двадцать назад.

Крошечное окно наверху не позволяло ничего разглядеть; ясно было одно — уже стемнело. Отсветы фонарных огней с парковки наполняли камеру жуткими тенями. У Люка отобрали часы и телефон, точного времени он не знал. Надо бы поспать, но как тут устроишься на узкой скамейке? Он хотел было снять ботинки — и передумал при мысли, что ступит на пол в одних носках.

В конце концов Люк кое-как улегся на скамейке под окном. Тени от решетки на потолке, казалось, ожили, совсем как облака. Люк любил смотреть на них с Уиллом и Мэй. Вот только эти тени совсем не походили на пушистых кроликов или придурочных Санта-Клаусов. В углу камеры притаилась мерзкая старуха, черное пятно у двери напоминало лужу крови…

Люк закрыл глаза рукой. Что же делать? Как доказать, что таблетки не его? Так всего можно лишиться — дома, детей, работы…

По крайней мере, в тюрьме сразу понимаешь, что в жизни самое главное. Когда он обнаружил, что Джесси — дочь доктора Нила, решил, что хуже быть не может. А теперь, потирая горевшие от наручников запястья, ругал себя, что оказался таким дураком. Да наплевать на этого доктора тысячу раз!

Пусть Нил Таунсенд помог Натали скрыть усыновление, а потом и смерть ее первенца, пусть эта история связала их навеки, пусть даже они договорились подослать его дочь в дом Ричардсонов, чтобы шпионить, — какая теперь разница? Натали больше нет, а ему нужно заботиться о детях. Он будет жить для них и перестанет постоянно думать об умершей женщине, которую любил так, что словами не передать.

В тот последний вечер, когда Натали была еще жива, Люк приволок в гостиную большой белый диван и поставил его рядом с койкой. Накануне он спал, сидя на стуле, и ее терзало чувство вины. Теперь Люк удобно устроился рядом, жена протянула руку, и он взял ее хрупкую кисть, пересчитав косточки на тыльной стороне.

— Как же хорошо, — вздохнула она. Из-под века, оставшегося без ресниц, покатилась слеза и спряталась в недавно появившейся морщинке. Люк любил целовать уголки ее глаз, воображая, будто они состарились вместе.

— Иди сюда! — Натали потянула его за руку, и Люк осторожно перебрался к ней. Она попыталась подвинуться, но сил не хватило.

— Поймал, — прошептал он ей в ухо.

— Спасибо. — Натали всегда благодарила его за все, что он делал. Ему хотелось крикнуть, чтобы не смела говорить ему спасибо. Разумеется, злился Люк не на жену, а на собственное бессилие.

— Я люблю тебя, — сказал он, уткнувшись носом ей в шею.

— Знаю. — Натали похлопала его по спине, будто утешала ребенка.

Тогда Люк пролил много слез, хотя старался сдерживаться. Ему хотелось, чтобы эти последние мгновения остались в памяти самыми счастливыми. Однако в тот вечер притворяться не было сил. Возможно, некий первобытный инстинкт подсказывал, что жена на пороге смерти.