Марина Ли - Детский мир

– Шевелись же, ну!

Вздохнув, я взялась за мужские плечи, чтобы втянуть бессознательное тело в коляску. И когда мои попытки всё-таки увенчались успехом, я была мокрой от пота и злой, как собака. А ещё меня мутило, и во рту было мерзко, потому что стоило мне лишь раз глянуть на торчащие из изуродованной конечности кости в обрамлении сочащегося кровью мяса и обрывков кожи, как вся еда, которую я с таким трудом запихнула в себя во время торжественного семейного обеда, радостно поспешила наружу. В общем, я тысячу раз пожалела, что пошла у тёти Поли на поводу.

– Ты там уснула, что ли? – поторопила меня хозяйка зелёного вагона, и я, ни капли не смущаясь, показала темноте средний палец, а затем громко выдохнула и взялась за ручки коляски.

– К чему это всё? Не проще ли было избавиться от него там? – ворчала я, прекрасно понимая, что убить сама я, пожалуй, всё-таки не смогла бы. Даже Цезаря. Даже после того, как он поступил с Тоськой. Даже после того, что едва не изнасиловал меня. Дважды.

Я размазня. Не той девчонке Север выбрал прозвище Нюня.

Всё ещё оставаясь в неведении относительно планов Полины Ивановны, я втащила тело Цезаря в зелёный вагон и услышала уже знакомое:

– Давай его под кровать.

– З-зачем?

Теперь я знала, что находится под кроватью этой изумительной женщины, и это знание меня очень сильно беспокоило.

– Затем. Тащи, говорю.

– Вы его лечить собираетесь? – я почувствовала, как на глаза накатились слёзы. – Серьёзно? После всего, что он сделал? Зачем тогда надо было в него стрелять? Пусть бы закончил то, что начал… Не понимаю.

– Молодёжь, – Полина Ивановна вздохнула и, тяжело дыша, опустилась на стул. – Спусти его вниз, девочка, пока он не очнулся. У меня у самой сил не хватит, а потом я объясню. Лады?

Я внимательно посмотрела на подозрительно румяные щёки и горячечно блестящие глаза и совсем уже собралась отрицательно покачать головой, но тут заметила лежащее на диванчике моё чёрное пончо, выстиранное и заботливо отреставрированное. И вместо того, чтобы отказаться я, чувствуя себя полнейшей дурой, которой все вертят, как хотят, подошла к кровати на высоких металлических ножках, чтобы оттолкнуть её в сторону и открыть дверь, ведущую в тайную комнату Полины Ивановны.

Минут пятнадцать спустя пленник был водружён в кресло, отдалённо напоминающее гинекологическое, а я впервые с того момента, как оставила спящего Севера в комнате, посмотрела на часы, с удивлением обнаружив, что с тех пор ещё не прошло и пятидесяти минут. Полина Ивановна, скрипя деревянными ступеньками, медленно спустилась вниз, прошла к одной из стен своего подвала, поколдовала там, щёлкая невидимыми мне выключателями и зажигая свет, а затем обернулась ко мне и спросила:

– Вопросы задавать будешь или всё подряд гнать?

Тяжело дыша, женщина подошла к Цезарю и, нажав какую-то кнопку, зафиксировала пленника в кресле, пробормотав тихонько:

– Ну, вот и всё, красавчик. Теперь не сбежишь, – и уже обращаясь ко мне:

– Чего молчишь? Осуждаешь?

Осуждаю?

Я огляделась по сторонам. На стенах сплошь провода и лампочки. Огромный… Нет. Гигантский пульт управления, как на космическом корабле в одном из старых фантастических фильмов. Два кресла, на одном из которых сейчас лежал постанывающий Цезарь, а о другое облокотилась хозяйка этой лаборатории.

– Я думала, у вас тут саркофаг спрятан, – наконец, заговорила я. – А тут прямо лаборатория сумасшедшего ученого. Или зал для пыток… Тётя Поля, я его ненавижу, это правда. Он мне всю жизнь исковеркал… Но давайте не будем его мучить, а просто…

– Просто прирежем, чтобы не мучился? – хмыкнула женщина, а я смутилась.

Действительно. Что я предлагаю? Убить не могу, лечить не хочу… Подождать, пока сам умрёт?

– Святая простота, – Полина Ивановна подманила меня пальцем, – помоги взобраться. У меня сил не хватит.

Трясущейся старческой рукой она ухватилась за моё плечо и застонала громко, когда я обняла её за талию, чтобы помочь сесть в высокое кресло.

– Простите, – пробормотала я, испуганно глядя, как лицо старушки – старушки!! Кажется, с нашей последней встречи она состарилась ещё больше! – перекосило от боли. – Я не хотела.

– Не твоя вина, – отмахнулась она. Подышала хрипло с пару минут, а потом заговорила: – Так значит, ты – Адкина внучка. Так получается?

– Получается, – согласилась я без особой охоты, раздумывая над тем, сказать ли женщине о том, что быть её внучкой мне было бы гораздо приятнее. В конечном счете, решила не говорить, справедливо полагая, что эти слова её могут расстроить. Или разозлить. С Полиной Ивановной на сто процентов ни в чём нельзя было быть уверенной.

– А я все эти годы думала, что убила её, – проговорила хозяйка зелёного вагончика. – Корила себя. Видишь, даже наказание сама себе постановила: никаких саркофагов. Никакой красоты. К чертям собачьим молодость… Хотя кому я вру. Не за это я себя корила. Злилась, что сама Руслана прогнала. Останься он здесь, может, у меня ещё и был бы шанс, а так…

Она закрыла глаза и устало откинула голову на спинку кресла, а я молчала, потому что не знала, что сказать. Не знала, за что можно любить Руслана Стержнева в принципе. И в частности так, как тётя Поля. Бесконечно, безнадёжно, безответно.

– Вот же я дура, а? – она открыла один глаз, чтобы посмотреть на меня, а потом снова зажмурилась. – Дура и есть. Обидно только, что столько лет потратила впустую. Детей прогнала. Заперлась здесь, святую отшельницу из себя всё корчила…

Святую отшельницу? Я тихонечко покашляла, чтобы скрыть ехидный смешок. Уж на святую-то Просто Полина Ивановна походила меньше всего.

– А надо было жить, – продолжила она, не услышав моего кряхтения. – Жить, детей рожать. Внуков растить… Знаешь сколько во мне нерастраченной любви? Ого-го-го сколько! А любовь, Ольга, скажу я тебе, такая штука забавная. Она, если её передержать, превращается в злость. Как ты думаешь, я злая?

– Вы язвительная, ехидная, – пробормотала я. – Ворчливая ещё. Но точно не злая.

Тётя Поля хмыкнула.

– Не подлизывайся.

– Я не…

– Помолчи, – она вдруг прижала правую руку к левой стороне груди, словно пыталась успокоить разболевшееся сердце, а я заозиралась вокруг. Проклятье, если ей сейчас станет хуже, я же даже не знаю, как тут всё работает! Чем я смогу помочь?

– Эта комната и есть саркофаг, – словно прочитав мои мысли, снова заговорила Полина Ивановна. – Самый первый. Экспериментальный. Будешь смеяться, но его не Руслан изобрел, а Сашка Муравьёв. Страх, как боялся меня потерять. Трясся надо мной, что твой Север, плакал от злости, что люблю я не его, а всё равно трясся. Хороший мужик. Надежный. И дети у нас получились хорошие.