Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

Павел просил у Маши в долг те двадцать тысяч долларов, которые Мариус, еще до того, как открыть Маше текущий счет на повседневные расходы, положил на ее имя в банковскую ячейку. Деньги Павлу требовались якобы всего лишь на месяц. К этому времени, обещал он, всё утрясется. Но поскольку этой суммы не хватало на полное покрытие «задолженности», Павел заговорил о «долге» Мариуса — об оставшихся пятидесяти тысячах долларов, которые Альтенбургер должен был выплатить Маше после родов. Почему не обратиться к швейцарцам с просьбой выдать авансом еще некоторую сумму? Например, десять тысяч, которых ему недоставало? Разве для Альтенбургеров это деньги?

По мере того как Маша внимала Четвертинову, затылок у нее наливался свинцовой тяжестью, а земля начинала уплывать из-под ног. Павел явно плел небылицы. И чем дальше, тем всё более явной становилась его ложь. Ослепленный своими проблемами, он лгал вдохновенно, напропалую. И производил впечатление человека невменяемого.

Разговор перерос в ссору. Павел больше не выбирал выражений, не церемонился. Его тон и заставил Машу взять себя в руки. Она наотрез отказалась морочить голову только что вернувшимся в Нью-Йорк Альтенбургерам и тем более забирать из ячейки требуемые им деньги.

Сутки Павла не было дома. Необычно молчаливый, он появился на Риверсайд-Драйв в пятницу утром. Наблюдая за ним, пока он понуро перебирал какие-то свои вещи в шкафу, а затем сидел на подоконнике и с несчастным видом глазел на улицу, Маша спрашивала себя: не случилось ли на этот раз что-нибудь уже совсем непоправимое.

Так прошел день. И уже вечером, всё-таки расчувствовавшись, Маша как обычно сдала позиции. Она пообещала Павлу, что заберет доллары из ячейки. Но выдвинула два условия: Мариус и Лайза должны остаться в стороне от всей этой грязи, а недостающую сумму, еще десять тысяч, Павел раздобудет с помощью Мюррея, раз уж по инициативе того (как теперь выяснялось) Павлу пришлось мотаться в Берлин и Скандинавию.

Однако забрать деньги из банка до понедельника не представлялось возможным, а Павел нуждался в них именно сегодня. Он опять рвал и метал…

На первый телефонный звонок, раздавшийся около полуночи, Маша не обратила внимания. Павел загадочно помычал в трубку, пообещал перезвонить, а потом долго сидел у окна, смотрел в ночь и отмалчивался с видом человека, которого жизнь заставила наконец задуматься над причинами столь черного невезения. Затем он всё же признался, что звонили по поводу денег. Несмотря на позднее время — было уже около часа ночи, — он собрался и куда-то уехал. Вернулся Павел около трех сам не свой, помятый и подавленный. И опять ничего не стал объяснять, лишь прятал глаза и бормотал, что нет на свете ничего грязнее и подлее денег.

Хочешь не хочешь, а выводы приходилось делать самые неутешительные: Четвертинов не просто влез в долги, но, судя по всему, впутался в темную историю, из которой вряд ли мог выкарабкаться, прибегая лишь к звонкам и переговорам. Если так, то вряд ли эти проблемы могли миновать и ее. Это вдруг показалось Маше как никогда очевидным. Единственный разумный шаг — пересилить себя и решиться на откровенный разговор с Мариусом, попросить его о помощи. Благо, он в свое время поставил перед ней условие: не принимать никаких серьезных решений без его ведома.

Но и с Мариусом не всё было так просто. Всех юридических тонкостей заключенного «контракта» Маша не знала. Интуиция ей подсказывала, что с законностью всё же есть какие-то неувязки. Если верить всему тому, что она читала о суррогатном материнстве в различных рубриках специализированных сайтов, которые просматривала с компьютера Полины, даже в Америке не во всех штатах действовал одинаковый закон. Суррогатной мамой не могла, например, стать женщина, не имеющая собственного ребенка. О том же написано и в российском законодательстве. Во многих странах данная практика считалась вообще незаконной. Даже главный вопрос — о родительских правах, и тот решался везде по-разному. Но в любом случае американские правовые нормы предусматривали обязательное вынесение судебного решения по вопросу родительских прав еще до появления ребенка на свет. Процедуру брал на себя, как правило, адвокат; стороны подписывали договор. И, видимо, неслучайно Мариус проводил вечера за чтением юридической литературы. Неслучайно он продолжал встречаться с адвокатом (однажды Лайза проговорилась, что с них брали за консультации по шестьсот долларов за час). Неслучайно Мариус заказывал для своих консультантов всё новые и новые переводы статей российского законодательства…

Решение нужно было принять незамедлительно, и Маша настроилась поговорить с Мариусом завтра же утром, как только поднимется к Еве, — дальше откладывать невозможно. До двенадцати он редко уходил из дому… Но когда на следующее утро Маша за завтраком встретила его взгляд — благодушный, умиротворенный — и когда Мариус начал расспрашивать ее, нет ли среди ее русских знакомых кого-то, кто согласился бы давать Лайзе уроки русского языка, Маша так и не осмелилась заговорить с ним о главном. Она решила отложить дело до вечера. И в тот же самый миг, глядя на то, как швейцарец с беспечным видом принялся чистить на блюдце яйцо всмятку, а затем обмакнул в желток кусочек хлеба, — в его жестах было что-то очень знакомое и неприятное, — Машу вдруг осенила сумасбродная мысль: а что, если все они заодно?

Если Мариус хотел стать «фактическим» отцом, он не мог желать ей зла. Сомнения на этот счет отпадали. В противном случае это означало бы, что он желает зла и ребенку. Но очевидным казалось и то, что Павла с Мариусом связывали отношения, о которых она имела лишь очень смутные представления. Уже два вечера подряд, до отъезда Альтенбургеров за город, она видела их беседующими в гостиной. Уединяясь на дальнем диване, они пили красное вино и с напряженными лицами что-то долго выясняли: разговор был явно не из приятных. О чем они могли говорить серьезно, если не о ней и о проклятых деньгах? То и дело с чем-то соглашаясь, Мариус озабоченно кивал головой. У Павла же на лице появлялось то отталкивающее выражение — Маша не могла этого не заметить, — с которым он обычно говорил по телефону о долгах: какая-то особая смесь беспомощности, подавленности, одержимости — всё вместе…

Сдержал ли Павел слово не вмешивать пару в свои дела? Не выклянчил ли он без ее ведома ссуду в счет будущих Машиных «гонораров»?..

Как-то вечером Маша осталась дома одна. Раздался звонок по обычной городской линии. Она сняла трубку и ответила. Незнакомый человек, по выговору американец, едва услышав ее голос, явно обрадовался и, не представившись, заявил буквально следующее: