Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

— Передайте Полу… этому сукину сыну… что если завтра до вечера он не сделает то, что должен сделать, мы вспорем брюхо его курочке… Должен же кто-то проверить, есть у нее там золотые яйца или ни черта там нет вообще…

Бросив трубку, Маша невольно ощупала свой округлившийся живот. Такую мерзкую шутку способен отмочить не каждый. И только через некоторое время, побродив по квартире и немного придя в себя, она осознала, что, пожалуй, Павел не соврал ей насчет угроз: над их головами завис дамоклов меч. С этой минуты Маша больше не могла думать ни о чем, кроме бегства…

Наркотики, а вовсе не мотоциклы — вот где был ответ на все вопросы. Берлин? Вермахт? «Баумашиненверке»?.. Теперь ей наконец стало ясно, в чем дело. Вот уже несколько месяцев Павел сновал между Европой и Америкой в качестве обыкновенного наркокурьера. С глаз Маши будто упала пелена.

Прозрение подвигало действовать немедленно. Еще пару минут раздумий, и она принялась собирать чемодан. Уже через полчаса она вызвала такси и вышла на улицу. Машины не было. Окна гостиной Альтенбургеров выходили как раз на проезжую часть, и, одолеваемая страхом, что ее могут увидеть, Маша караулила такси за массивной угловой тумбой. Сотовый остался в квартире. Что делать без телефона? Но не возвращаться же назад? На это уже не хватало мужества.

Наконец такси подъехало. Она назвала адрес ближайшей недорогой гостиницы. В считаные минуты таксист доставил ее в отель «Милбурн». За номер пришлось отдать сто двадцать девять долларов, почти все имевшиеся у нее наличные деньги…

Рано утром, как только открылось отделение ее банка, она сняла с текущего счета всё, что там было, — двенадцать сотен долларов — остаток тех денег, что Мариус выдавал ей на расходы; к двадцати тысячам, хранившимся в ячейке, Маша не притронулась. Вернувшись к дожидавшемуся такси, она попросила отвезти ее в аэропорт. До московского рейса, место на котором забронировал консьерж в гостинице, оставалось два часа с небольшим.

Уже перед самой посадкой в самолет Маша по таксофону позвонила на Риверсайд-Драйв. Трубку снял Мариус. Задыхаясь от волнения, она протараторила заготовленную «легенду». Будто бы утром она говорила по телефону со своим отцом в Туле. Мать ее была будто бы больна, и поэтому она, Маша, вынуждена немедленно улететь в Москву. На время.

Альтенбургер потерял дар речи. С минуту он молчал, просил ее не вешать трубку, тянул время, но всё не мог собраться с мыслями, не мог произнести ничего внятного. Затем он снова стал расспрашивать, что же всё-таки случилось, хотел знать подробности…

Маша путалась, опять и опять сбивчиво объяснила, что вылетает первым же рейсом в Москву, что выбора просто нет…

Альтенбургер сдался. Он предложил отвезти ее в аэропорт, надеясь, что у них будет время поговорить обо всем по дороге. И был окончательно ошарашен заявлением Маши, что она уже в аэропорту, и регистрация уже началась.

Она обещала позвонить из Тулы, заверила, что едет не больше чем на неделю-две…

По рабочему телефонустаршего брата отвечал незнакомый мужской голос. Ни о каком Николае Лопухове здесь никто никогда не слышал. Да, действительно какая-то контора еще пару месяцев назад снимала офисы по данному адресу…

На Сивцевом Вражке, в доме Николая, ей тоже отвечали чужие люди. Квартиру они-де купили год назад, отношений с прежними жильцами не поддерживали и, разумеется, понятия не имели, как их найти.

Оставался Лондон. Но у Ивана всё время включался автоответчик. Маша звонила в самые разные часы, в дневное и в ночное время, трижды оставляла сообщения, каждый раз с номером московского телефона Варвары, у которой остановилась, но звонка от Ивана так и не последовало.

Позвонить в Тулу? Этот шаг казался ей непосильным. Родители потребовали бы одного — чтобы она села в поезд и приехала. А то и сам отец сел бы за руль своей «нивы» и уже через два часа был бы в Москве… Но как появиться перед матерью и отцом с округлившимся животом? Какими словами объяснить, почему всё это время она не давала знать о себе? Звонок в Тулу Маша откладывала день за днем…

Подруга Варя жила на Трубной, одна в небольшой однокомнатной квартирке, доставшейся ей после развода. Круглосуточное общение с человеком, который понимал ее с полуслова, уже почти летняя и буднично теплая Москва, светившиеся чем-то родным лица прохожих, городская жизнь без всплесков, без перемен, текущая спокойной широкой рекой… Маше рисовалось собственное прошлое, до слез никакое, но душу нет-нет да и захлестывала вкрадчивая ностальгия по безвозвратно ушедшему времени, когда в жизни всё было просто — ни забот, ни страхов, ни сомнений. Одно необъятное будущее. Глядя в бездну, всегда невольно начинаешь пятиться. Даже если за спиной нет ничего такого, на что можно опереться. Поразительное существо человек, по-другому он не может… На улицах города Маше хотелось останавливаться перед каждой витриной, наблюдая, как из толпы выныривает сиротливое отражение растерянной особы в положении, этакой белой вороны, которая приглядывается, нахохлившись, к каждой тени. На центральных улицах, несмотря на свежую весеннюю зелень, в одно утро преобразившую город, днем припекало солнце, и даже чувствовалась духота. По вечерам же становилось настолько сыро и зябко, что мерзли руки и уши.

От дневного возбуждения вечерами трудно было прийти в себя. В разговорах проходило полночи. Во сне Маша видела Москву, неслась над ее улицами, где знакомыми ей казались каждый угол, каждый подъезд и подворотня.

Когда речь заходила о Машиных нью-йоркских перипетиях, Варвара не знала, что посоветовать. С одной стороны, она не могла не порадоваться за подругу: молодец, хватило смелости бежать без оглядки! От таких, как Четвертинов, другого спасения нет и быть не может — Варя в этом нисколько не сомневалась. На ее взгляд, Маша еще легко отделалась. С другой стороны — что ей делать дальше? Как выходить из «положения» здесь, в Москве?

Лично она, Варя, на месте Маши не стала бы разрывать контракт со швейцарцами. Если Альтенбургеры, конечно, те люди, за которых себя выдают, если подруга не заблуждается на их счет. По мнению Вари, предложенная Маше сумма была далека от астрономической.

Суррогатное материнство в России не оплачивалось достойно. В Москве и Петербурге размер вознаграждения за такие услуги не превышал, по Варвариным сведениям, десяти — двенадцати тысяч долларов, а пару лет назад цены были и того ниже. Но для тех, кто приезжал в столичные клиники, чтобы «заказать вынашивание», и эта сумма выглядела неподъемной. Денежная масса в стране распределялась по карманам граждан с пугающей неравномерностью, и это напрямую зависело от способа добычи дензнаков. Пока одни вынужденно «крутили быкам хвосты», другие выбивались из сил, получая гроши, третьи гребли деньги лопатой. Такая страна, ничего не поделаешь, таков менталитет… Семьдесят тысяч долларов — сумма, конечно, не маленькая, — но только для таких, как они с Машей. Ведь обычным честным трудом таких денег здесь всё равно не заработать. Для этого нужно либо открыто воровать, либо «крутиться», выжимая соки из всех, кто готов работать за копейки или нагло присваивать себе то, что работающие в поте лица не могли удержать в руках. Именно по этой причине, когда в Москве речь заходила о деньгах, люди теряли способность к счету, теряли голову. Любой подсчет требовал добавлять к цифрам нули. Другой масштаб. Другая реальность. Те несколько десятков тысяч, что предлагали Маше швейцарцы, в Москве, как ни странно, не считались деньгами… Так смотрела на вещи Варя.