Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

— В моих аннотациях было то же самое, — заметил Иван, вдруг поняв, что не может откровенно говорить о главном.

— Не сравнивай. У тебя получается лучше. Этот аналитик работает давно и, к сожалению, утратил свежесть восприятия. На всех пишет одно и то же: честолюбие, сексуальная озабоченность, малодушие… Ты, Ваня, строже к людям относишься и внимательней. Взгляд у тебя более отстраненный. На этот счет тут правильно сказано. Потому что ты видишь в людях больше недостатков, чем достоинств. Конечно, тут еще дело в темпераменте. — Глебов жестом попросил не перечить ему. — Быть добрым и быть добреньким — это разные вещи… Если попытаться обнаружить в этом алгоритм формирования твоего мировоззрения, то далеко на этом тоже не уедешь. Всё будет спорно. Правда, в таком деле, как наше, это как раз то, что нужно. А пробелы, недостатки… Их всё равно не избежать. Ты видишь больше чем другие. Поэтому и ответственность на тебе лежит совершенно другого уровня. Я тебе уже говорил об этом. Никогда не забывай моих слов…

— Дмитрий Федорович, а не для того ли мне было предложено катать все эти голограммы, чтобы… просветить рентгеном меня самого? — всё-таки не удержался Иван. — Деятельность вашего агентства ведь наверняка связана с нуждами спецслужб?

Глебов устало посмотрел на него, словно удивляясь, почему эта догадка не осенила Ивана гораздо раньше.

— Ты прав, Ваня, для спецслужб тут неисчерпаемое море информации. Но пойми, без того, чем мы занимаемся, не было бы и того, что ты видишь вон там… — Глебов кивнул в сторону окна, где мирно горел озарявший набережную фонарь. — Ведь камня на камне не осталось бы… Ты не из тех, кому суждено отсиживаться в стороне, Иван. Поверь моему опыту.

— Дмитрий Федорович, вам не стоит заблуждаться на мой счет. Путь свой я выбрал уже давно. Может быть, он не самый простой и ровный, но я думаю, что он правильный. Я не собираюсь никуда сворачивать , — подчеркнул Иван последнее слово.

— Литература? Отлично! — одобрил Глебов. — Вот только не до литературы здесь сегодня. Речь идет о выживании.

— Вы сильно заблуждаетесь, думая так! — с жаром возразил Иван. — Хотя… с какой колокольни смотреть. Фараонам тоже казалось, что их царства — центр вселенной. Но всё проходит. Ничто не вечно, кроме искусства.

Глебов не спорил. И Иван вдруг ясно почувствовал, что между ними выросла какая-то невидимая стена, преодолеть которую невозможно.

— Дмитрий Федорович, я всегда жил в согласии с собственной совестью, — продолжил Лопухов, — всегда отвечал за свои поступки. При этом я никогда не позволял относиться к себе… потребительски. При всем уважении к вам, при всей симпатии, я не могу позволить собою пользоваться. Вы это понимаете?

— Послушай, Иван… — Глебов тяжело вздохнул. — Эта необходимость «пользоваться», как ты говоришь, тобой и другими талантливыми людьми — не что иное, как насущная потребность производить отсев кадров, отделяя зерна от плевел. Чтобы к руководству страной пришли наконец нормальные люди. Ты это понимаешь?

— Можно откровенно? — спросил Иван.

— Выкладывай, Иван Андреич. Ради бога, выкладывай.

— Через мои руки прошло немало снимков, вы согласны? Это дает мне возможность провести аналогии и сделать некоторые выводы… Во всей этой массе «кандидатов» я всего раз или два, максимум три, наткнулся на нормальные лица. Такое ощущение, что перед тем, как снимки попадают на ваш стол, — Иван показал на бумаги, лежавшие перед Глебовым, — нормальных людей кто-то просто-напросто отсеивает. Все эти кандидаты не похожи на людей, среди которых живу я. Которых я встречаю на улице. Не похожи они и на тех, кто может помочь вам спасти страну от развала, скорее наоборот. Мой вопрос к вам — почему?

Глебов молчал.

— У меня впечатление, что это не просто так. Что истинная цель не соответствует декларируемой. Такое чувство, что кто-то решил развалить всё к чертовой бабушке, поставив на ключевые посты нужных людей. Если бы я хотел этого, то я именно так и поступил бы. Достаточно лишь умело вкачивать в государственные органы яд, устраивая на работу всю эту шваль…

— Если бы всё было так просто… Ты, Ваня, не понимаешь, что происходит в мире… — мрачно подытожил Глебов. — Ты не знаешь, Ваня, что здесь заправляют сегодня такие силы, которые тебя, меня, отца твоего — нищего пенсионера, да всех нас вместе взятых в пыль могут превратить, стереть с лица земли!

— Кого вы имеете в виду?

Ответа не последовало.

— Дмитрий Федорович, я не верю во всемирный заговор, — сказал Иван. — По горстке бездарных правителей невозможно судить обо всех. В чем вы, наверное, правы, так это в том, что везде одно и то же происходит. Мразь везде лезет к власти. Но это не причина сталкивать людей лбами, пугать их рабством, в котором они могут оказаться, если будут политически пассивны. Кроме мрази, мир населяют миллиарды людей, которым начхать на власть и мировое господство. И вот это молчаливое большинство занято тем, как выжить, как прокормиться, как детей вырастить. А для властолюбцев мир — шахматная доска. Себя же они принимают за гроссмейстеров. В этом трагедия современности…

Глебов явно не хотел спорить.

— Дмитрий Федорович, знаете, в чем заключается единственный по-настоящему ценный опыт, который я смог нажить за все эти годы за границей? — спросил Иван после некоторого молчания. — Я понял, что все мы одинаковы. У всех у нас одинаковые чувства, часто даже одинаковые проблемы. Одни и те же образы вызывают у нас одинаковые эмоции. Дележ, вражда, противоборство… всё это мы же и придумали. И теперь сами страдаем от этого. А всё остальное… Выводы можно делать какие угодно.

— Общее в нас — шкура, Иван, телесное, — поправил Глебов. — А цели — разные.

— Какие цели?

— Внутренние душевные стремления… Мы разного хотим от жизни. У нас разные личные представления об идеале, о совершенстве. Ты говоришь о вещах, в которых плохо разбираешься, не обижайся…

В дверь кабинета постучали.

— Это мы еще обсудим, — не отвечая на стук, сказал Глебов. — Пока подумай над тем, что было сказано. Не торопись с выводами. Взвесь всё как следует.

Молодой сотрудник Володя Глухов, которого Иван не раз уже встречал у Дмитрия Федоровича, собирался уходить с работы; он был на машине и предложил подвезти.

Иван поблагодарил и отказался, но Глебов настоял.

Втроем они вышли на улицу. Глухов распахнул обе задние дверцы черного «сааба» и сел за руль. Как только отъехали от подъезда, Глебов попросил Володю сделать небольшой крюк — выехать к Неве у Марсового поля. Ему хотелось прокатиться по набережной.

Прямо напротив Петропавловской крепости, шпиль которой тонко золотился на другом берегу скованной льдами Невы, они встали в пробке. По образовавшемуся между машинами лабиринту ковылял на костылях одноногий инвалид в камуфляже — собирал милостыню. Ему подавали, кто горсть монет, кто купюру. Когда калека приблизился к «саабу», ни Глухов, ни Глебов окнà не открыли.