Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

— Иван Андреич, да ведь это именно то, что нужно! — обрадовался Вереницын.

Иван вспылил:

— Вы что, серьезно считаете, что я могу прийти к человеку и заявить, что так, мол, и так, не хотите ли подзаработать? Не желаете ль перегнать со счета на счет столько-то миллиардов? Вам перешлют вот столько, вы себе отсчитаете проценты, потом поделитесь со мной — и привет! Да меня примут за ненормального. Или за сотрудника какой-нибудь спецслужбы…

— Иван, сделай одолжение, не утрируй, — попросил Глебов.

— Вы должны всё хорошенько взвесить, Иван Андреевич… Пожара нет никакого. Вы смогли бы себя обеспечить. За обслуживание операций действительно начисляются комиссионные. Около процента, — пояснил Вереницын.

— Не хотите же вы сказать, что мне, Ивану такому-то, кто-то с готовностью будет отстегивать процент за сводничество? От одного миллиарда это сколько? Десять миллионов?.. — Иван усмехнулся.

Вереницын налил себе минеральной воды, осушил стакан и невозмутимо заверил:

— Нет ничего невозможного. Предложение серьезное. Вам нужно обдумать всё спокойно. Если рассуждать так, как вы сейчас, то можно упустить хороший шанс устроить свою жизнь, и потом еще сто лет придется сидеть и ждать манны небесной…

Официант принес вторые блюда. Вновь заправив за воротник салфетку, Вереницын насадил на нос очки и принялся за лососину. Глебов к еде не притрагивался, что-то обдумывал.

— Остается предположить, что великая княжна нужна, чтобы доказать правопреемственность? — спросил Иван, чувствуя, что может позволить себе любой вопрос, но только сейчас, сию минуту, не позднее.

— Вопрос легитимности Анастасии Николаевны как лицекредитора имеет, конечно, определенное значение, — нехотя признал Глебов. — Но это совсем не принципиально.

— Но когда все согласны, зачем доказывать? — настаивал Иван.

— Если бы правопреемственность не являлась реальным фактом, никто не стал бы с нами даже разговаривать, — сухо поправил Вереницын. — Нерешенных проблем — уйма… Пока мы сидим сложа руки, легче не станет. Нужны идеи. А то всё одни разговоры… Обдумайте. Затем еще поговорим… Послезавтра, например, могли бы увидеться. — Несмотря на сытный обед, Вереницын оставался энергичен и напорист. — На Мясницкой, у нас… Вы как считаете, Дмитрий Федорович?

— Да, Иван, подумай. Позвонишь мне, — поддержал Глебов предложение о новой встрече. — Ну, скажем, завтра, ближе к вечеру. И решим, где и как…

Вечером, уже в Кратово, Николай был настолько ошарашен рассказом брата о его дневных переговорах по поводу царского наследства, что не мог усидеть на месте.

— Ах, эти генералы! Ай да Дмитрий Федорович! Ну дает! Я одного не могу понять, почему ты раньше молчал? Про фотографии, про Вереницына… А, Ваня? Век-то какой на дворе? Какие авуары? Какая царевна? Что всё это значит? — возмущался Николай.

К девяти часам на дачу должен был приехать знакомый Николая Зураб Мачабели, приходившийся родственником хозяину кратовской дачи. Днем Николай уломал его отправиться за город, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. Поскольку Мачабели был княжеского рода и, кроме того, имел нужные связи, в том числе с российским представителем британской королевской семьи, он якобы мог помочь дельным советом.

— Что не грузин — то князь, ага, — ворчал он, поглядывая на часы. — А что прикажешь делать? Бегать проверять? Где? У кого?.. Я давно хотел свести вас. Он издательство свое открыл. Да уже успел разориться, правда. Теперь на другого человека работает. Может, найдете общий язык…

Шел уже одиннадцатый час. «Князь» всё не звонил. Дожидаясь его, братья вышли во двор и наблюдали за тем, как Иван Семенович, только сегодня предупрежденный, что на праздники Николай привезет на дачу всё семейство, взялся на ночь глядя наряжать елку — страшновато-мохнатую исполинскую ель, которая росла прямо посреди двора. Вытащив из сарая стремянку, сторож стряхивал снег с ветвей. Было не совсем понятно, чем и как он собирается украшать такую махину.

Сумерничали в гостиной. Из камина в комнату несло жаром. Но Николай продолжал швырять в пламя шишки, подкидывал всё новые поленья, то и дело обрывал брата на полуслове и что-то с мрачным видом обдумывал.

— Чем он официально занимается, Вереницын этот? — спросил Иван.

— Не знаю. В Думе, кажется, работает. А может, не в Думе, а так, сбоку припека. Но местечко у них насиженное. То там, то здесь появляется. Воду мутит. В комиссиях всяких заседает. Должны же им зарплату за что-то платить. А сам он из провинции, откуда — точно не помню. Кажется, историю преподавал или что-то в этом роде. Женат был не один раз, детей куча. Двое в Америке учатся.

— Насчет комиссии, Коля… Я видел в Питере, случайно, по новостям. Проворовался кто-то из земляков Ельцина на Урале. Вереницын, на коне, как маршал Жуков, поехал порядок наводить.

— Какой еще маршал… — проворчал Николай. — Чиновник он, я же объясняю… Вообще, какая тебе разница?! Заладили все — Вереницын да Вереницын. Как сговорились! Вот и Нина туда же…

— А что Нина?

— Вань, ну ты как маленький! Я в Москве с кем только не общаюсь. Не потому, что тусуюсь, — работа у меня такая. И с Вереницыным знаком по сути случайно… По моему мнению, он — дядька неплохой. Мнит о себе многовато, но аккуратен. Знает, кому что должен. Партнеров не подводит. Но вот с каких пор Глебов с ним водится, этого я понять не могу.

Иван развел руками.

— Человек он холостой, Аристарх Иваныч… Правда, девушка у него есть. Живет с ним, — продолжал объяснять Николай. — Не просто красивая девушка, а как тебе сказать… Невероятно, убийственно красивая! Народ по сей день делит бедняжку — и поделить не может. А как-то через меня Нина с ней познакомилась. Обнаружила, что Змей Горыныч… такое у Вереницына прозвище… обижает ее. Ну так ей показалось. И она такого накуролесила, что хоть стой, хоть падай. Заявилась домой к нему… к Аристарху Иванычу… и давай права качать в защиту униженной и оскорбленной подруги! А подруга — девушка легкого поведения. Call-girl. Бывшая, но всё-таки… Ты не представляешь, в какую я, с этой ее женской солидарностью, влип теперь историю. Вот прямо по сих пор! — Николай провел ребром ладони по макушке. — Подруга недолго думая послала Аристарха Иваныча куда подальше. Под Нининым влиянием просто сбежала от него. А Нина… она деньги у меня стала подворовывать. Тайком снимает со счетов и ей отдает, представляешь?.. Не знаю, что делать. Стружку тот, естественно, с меня снимает. А что я могу? Не буду же я объяснять человеку, что нет у меня влияния на жену! Эх, Ваня, видишь, во всем опять я виноват. И так вот всегда. Надоело! Знал бы ты, как мне это надоело. — Налившись горечью, Николай помолчал, а затем севшим голосом прибавил: — А тут еще каша эта… Всё изъедено внутри. Вот здесь, понимаешь? Устал я. До смерти устал. Сил нет больше, елки зеленые!