Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

— А западным банкам зачем всё это нужно? — спросил Иван.

— Им это не нужно. Но если они должны вернуть эти средства, что же им остается? — напомнил Вереницын. — Финансовым учреждениям, и не только заатлантическим, в целом выгодно обслуживать счета с нашими вкладами. Тайн-то тут нет никаких. Банк, исполняющий роль посредника, с операции получает свой процент. Да еще за обслуживание счетов, за операции удерживаются начисления. Деньги немалые. Не родился еще такой банкир, который мог бы отказаться от таких условий.

— Лучше рассчитаться с долгом под выгодные проценты, чем оставлять хомут на шее, — вставил председатель. — И американцы готовы отдавать долги, но на определенных условиях. Во-первых, через банки, с которыми у них есть свои договоренности. Во-вторых, не живыми деньгами, а под программы… Если от изначального вклада при пересылке авуаров останется пятьдесят процентов, то это уже очень неплохо.

— Отдавать половину за обслуживание счетов? — помолчав, переспросил Иван. — Так много?

— А вы что предлагаете?

— Кто имеет право распоряжаться общим достоянием… оплачивать чьи-то услуги в таких размерах? Это абсурдно.

— Вы, наверное, чего-то не понимаете… Чтобы избежать кривотолков, мы и хотим ввести этот процесс в правовое поле, — Вереницын всё еще пытался найти общий язык. — Процесс должен быть открытым. Это один из рабочих моментов. Участвовать в налаживании контактов, отстаивать общие интересы, ваши, мои, интересы страны… Вот в чем суть.

— Если за обслуживание вы отдадите половину… всех этих триллионов, — настаивал Иван, — то невольно возникает вопрос, кто наделил вас такими полномочиями? Кто вам позволил разбрасываться такими суммами? Почему вы решили, что все будут с этим согласны?

По лицам пробежала тень замешательства.

— Иван Андреич, не витайте в облаках, взгляните в лицо реальности, в самом-то деле! Вам, между прочим, серьезное дело предлагают, а вы… — досадливо поморщился Вереницын.

— Не проще ли в масштабах такой страны заработать эти триллионы за счет привлечения других ресурсов… например, сократив казнокрадство… Зачем мутить Мировой океан? — тоном упрека заметил Иван.

Над столом повисло долгое молчание. Вереницын нарушил его первым:

— В общем так, Иван Андреевич. Мы перед вами все карты раскрыли. Вам нужно определиться, прямо сейчас. С нами вы? Или сами по себе?

— С кем именно? — спросил Иван. — Кто вы — тайное общество? Фамилии есть у вас? Или клички хотя бы? А может, партийные прозвища?

— Иван Андреич, вы бы не шумели… Люди здесь солидные собрались, — сдержанно попросил Вереницын. — Давайте прекратим этот разговор. Вы подумайте…

Иван поднялся и, на миг помедлив, намереваясь что-то добавить, всё же молча направился к выходу. Уже на лестнице, спускаясь в вестибюль, он вдруг спросил себя, имеет ли смысл вообще всё только что сказанное? Что за театр? Не была ли эта встреча тестированием? На лояльность? На податливость? Но тогда по отношению к чему именно?..

Глебову Иван не мог дозвониться два дня подряд. Сотовый телефон не отвечал, а секретарша в питерском офисе реагировала на его звонки так, будто фамилия Лопухов ей ни о чем не говорит. Она уверяла, что Дмитрия Федоровича нет на месте, что он недоступен, и ничего не обещала. Лишь по истечении двух дней Глебов позвонил Ивану сам, чтобы назначить встречу…

Иван приехална Кадашевскую набережную раньше условленного часа. Прохаживаясь по тротуару, он разглядывал зимний город, замерзшей глыбой поднимавшийся за Водоотводным каналом и Москвой-рекой. Потускневшая от непогоды столица поражала тем особым, каким-то стылым однообразием, от которого жизнь в ней казалась иногда гнетущей безо всякой причины. Столь грандиозно-бесчеловечной Москву изображали еще недавно на нержавеющих подстаканниках. Прав был А. Герцен: как можно считать родным такой город, да еще и с Лобным местом в самом сердце? И тем не менее, он казался родным как никакой другой.

Как всегда пунктуальный, Глебов появился ровно в час дня. Он вылез из черного пикапа азиатской марки, подъехавшего со стороны Чугунного моста. Дмитрий Федорович был в бобриковом пальто и шерстяной вязаной шапочке. Приблизившись, он протянул Ивану руку:

— Ну что, не передумал еще на родине жить?

Иван, растерявшись, отмахнулся от вопроса.

Глебов сочувственно кивнул и спросил:

— От сестры-то есть новости?

— Нет… К сожалению, нет…

— Пойдем пройдемся немного, — предложил Дмитрий Федорович. — Да, наломал ты дров, Ваня. Да что теперь говорить… Сам я виноват. Впутал тебя непонятно во что. Жалею теперь…

Они зашагали вдоль парапета.

— Можно задать вам откровенный вопрос? — спросил Иван.

Глебов приподнял воротник пальто и, посматривая на канал, апатично ответил:

— Не знаю. Сам реши, можешь или нет.

— Вы за белых или за черных?

— А в чем разница? — сразу отреагировал Глебов.

— Вы с самого начала хотели, чтобы я… С фотографиями меня разыграли. Всё было липой?

— Не ломай голову. Надо ж, болезнь какая: всё что-то искать, копаться. Иван, нужно уметь выбирать. Между главным и второстепенным, между тем, что хорошо и отлично.

— Так я прав?

Глебов не пытался его разубеждать.

— Ты помнишь, о чем владыка говорил в Петербурге… когда мы за столом сидели? — спросил Дмитрий Федорович. — Мир наш устроен и сложно, и просто. Есть мотыльки, бабочки… И порхает вся эта живность непонятно зачем. Может, просто для услаждения глаз. А есть шмели, пчелы, собирающие мед. Есть и осы, моль всякая, комары… И сложно, и просто, — повторил Глебов. — Но главное — у каждого свое место. Каждый сверчок знает свой шесток, каждый сурок — свою норку. А вот тебе, Иван, по-моему, в этом простом устройстве мира что-то непонятно. Ну хорошо… Мы с тобой не моль. В мотыльки ты тоже уже не годишься. Допустим, пчелы. Но как сделать так, чтобы на пасеке был порядок? Ну а если над ульем нависла угроза? Залез на пасеку медведь?.. — Глебов уставил на Ивана испытующий взгляд. — Вопрос: как спасти улей от разорения? Или это не дело пчел, а дело пасечника?.. А может, и саму пасеку давно пора спасать?

— От чего, Дмитрий Федорович?

— От объедал всяких… Да от чего хочешь. От наводнения, от пожара, от заразы. Напастей-то много на белом свете.

— Вот и вы, так же, как они на Мясницкой, одними аллегориями изъясняетесь… Мне тогда казалось, что владыка другое имел в виду, — заметил Иван.

— Ульев много на свете. Пасек тоже. Но везде одно и то же. Везде есть пчелы и медведи, — развил Глебов свою мысль. — Так что мы, раз уж здесь оказались, должны жить по законам своего улья и пасеки.

— И всё равно, кто пасечник? — усомнился Иван.

Глебов согласно кивнул и, сделав еще несколько шагов, остановился.