Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

— Если разобраться, в некоторых ситуациях мы даже права не имеем вопросы себе задавать, — сказал он. — Слишком они, ты уж меня прости, пустяшные.

— Владыка Ипатий, в отличие от вас и от меня… Он не думает, что способен мир спасти от всех напастей. Энергию свою люди вроде него направляют на то, чтобы усовершенствовать, очистить себя самих. А мир окружающий… Он такой, какой есть. Владыка сам за себя решения принимает, а мы с вами… Вот вы считаете, что, раз вы дали присягу, то должны бездумно приказы выполнять. Тем самым вы лишаете себя права размышлять о том, чьи это приказы, стоят ли они вообще того, чтобы выполнять их? Разница между вами и владыкой в том, что вы подчиняетесь воле простых смертных, а не воле свыше… Вот и получается, что вы — звено в цепи манипуляций.

В знак не то согласия, не то понимания Глебов опять закивал, но чувствовалось, что с сожалением.

— В одном, Ваня, я виноват перед тобой. Я недооценил тебя. Вообще очень жаль, что такие, как ты, в стороне остаются, — сказал он. — А зло тем временем делает свое дело. Оно, как ты понимаешь…

— Жонглирование такими понятиями, вы не обижайтесь… — перебил Иван, — принуждает к компромиссам. Но это сначала. А потом — к вырождению. Вот что, в сущности, я хочу сказать. Такой подход скрывает всё ту же идеологию, от которой вы отказываетесь на словах… Но так можно всё окончательно развалить! Дмитрий Федорович, а может, вы этого и хотите? — спросил Иван. — Я ведь еще тогда об этом подумал… Но вы ушли от разговора.

Глебов зашагал дальше, всматриваясь в серую завесу смога за рекой. Он не оспаривал и этой гипотезы.

— Все мы разные, Иван. Очень разные. Я вот считаю, что нужно стараться увидеть друг в друге не то, что нас разъединяет, а то, что есть общего. Но ты прав… — не хотел спорить Глебов. — Да и знаешь наверное другой способ, о котором мы не додумались? Так расскажи о нем!.. Даже если тебя коробит общество этих людей, у них — власть. Считаться с ними ты вынужден. Иначе просто ничего не получится.

— У Вереницына есть власть? Над вами?.. Не верю. Над собой я этой власти не признаю. Спеться с ними — значит развалить всё окончательно… Изнутри, — заключил Иван. — И куда потом деваться?..

— По-разному можно смотреть на вещи. Да, это единственный способ. В настоящее время другого нет. У кормила оказались выродки. Изменить такую систему можно только изнутри.

— Развалив ее изнутри… вы это хотите сказать? — не без удивления повторил Иван свой вопрос. — Я как-то сразу не понял, в чем ваше кредо… — Иван был всё же растерян. — И вы хотите, чтобы я в этом участвовал? Но Дмитрий Федорович… Я живу по другим правилам.

— Знаю, знаю… — устало отмахнулся Глебов. — У меня мало времени. Я тут принес тебе кое-что.

Глебов извлек из кармана пакет размером с книгу и протянул его со словами:

— Видеокассета. Насчет сестры твоей. Отдашь вашему детективу, он разберется.

Иван с изумлением уставился на протянутый сверток.

— Россия одна, не забывай. Поделить ее невозможно. Так что давай без подножек. Есть дела поважнее. Вот тебе пример… — Глебов глазами показал на пакет с кассетой и протянул руку на прощание. — Если что, знаешь, как меня найти.

Сказав это, Дмитрий Федорович направился в сторону Большой Полянки. Иван смотрел ему вслед до тех пор, пока силуэт в коротком темном пальто не скрылся за углом.

В тот же вечер кассету просмотрели на Солянке в присутствии Филиппова. Нина домой еще не вернулась, поэтому обсуждение вели без обычной конспирации. Видеозапись, раздобытая Глебовым, была сделана службой пограничного контроля в аэропорту Пулково. На экране высветилась дата: 15 часов с минутами, суббота 16 декабря, — получалось, на второй день, после того как Николай планировал встретиться с Машей на Миллионной.

Сначала мелькали сероватые кадры: Мария одна, без ребенка, проходит паспортный контроль… Братья мгновенно узнали ее, и оба были поражены тем, насколько сестра изменилась. На мутных и размытых от плохого освещения кадрах она выглядела не повзрослевшей, а постаревшей. В поведении чувствовалась суетливость. Сестра не переставала оглядываться по сторонам, как будто кого-то ждала или искала в толпе. За нею наблюдали: Филиппов указал на две фигуры, попавшие в край кадра. Парни лет по двадцать пять, славянской внешности, держались в стороне, но не спускали с нее глаз. И Маша то и дело с ними переглядывалась.

Были на пленке и кадры регистрации. Рейс оформлялся на самолет компании Swissair, вылетавший в Женеву. Рядом маячили те же двое.

Личность парней Филиппову пообещали установить уже вечером. Но как он дал знать позднее, позвонив на Солянку уже в двенадцатом часу, вышла осечка. Документы незнакомцев оказались липовыми, а идентифицировать их визуально пока не удавалось ни по одной доступной базе данных…

В первой половинедекабря, возвращаясь из Петербурга, Нина провела ночь в купе с необычной попутчицей.

Раскрепощенно державшая себя незнакомка, не дожидаясь отхода поезда, попросила проводника принести ей стакан чаю и, вытащив из сумочки «Harper’s Bazaar» на английском языке, рассеянно зашелестела глянцевыми страницами. Вскоре это занятие ей наскучило, и, отложив журнал, она принялась рассматривать происходящее за окном. Периодически она поглядывала на Нину. Взгляд светло-серых глаз показался Нине скорее приязненным, нежели оценивающим.

Проводник принес чай, лакейским жестом потер руки и любезно произнес:

— Если еще что понадобится, вы подходите.

— Чаю не хотите? — спросила Нину незнакомка.

— Спасибо, не хочется.

Проводник ушел.

— Надо же, прямо джентльмен! То не допросишься, а то над душой стоят, — усмехнулась попутчица. — Терпеть не могу эту ослиную породу… А на ваши ноги как он пялился, обратили внимание?

— На мои? — Нина смутилась, порозовела.

— Меня зовут Мадлен, — представилась незнакомка.

— Очень приятно… — Нина, помедлив, тоже назвалась и переспросила: — Мадлен, откуда такое необычное имя?

— И не говорите. Сплошные мучения! — вздохнула соседка по купе. — Вы в Петербурге живете?

— В Москве.

— А я вот дурею от Москвы. Да ничего не поделаешь, приходится…

— Ездить?

— Ездить, и вообще. Куда ж от нее денешься, от Москвы? По-моему, вы их тоже не очень жалуете, этих ослов? — уточнила попутчица, глядя Нине в глаза.

— Бывает, — согласилась Нина. — А вы только официантов ослами считаете или всех мужчин вообще?

— Всех и каждого из них, — ответила Мадлен и неожиданно звонко рассмеялась.

— Но ведь без мужчин придется отказаться от семьи, детей… — нерешительно сказала Нина.

— Да бросьте вы, ради бога… Ничего подобного! Есть у меня и муж и дети… В любой женщине силен материнский инстинкт, тяга к витью гнезд. Дело в отношении… Только в этом, поверьте мне…