Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Вопреки выдвигаемым дядюшкой Жаном обвинениям в том, что он, Фаяр, отправился к нотариусу качать права по поводу денег — к тому самому нотариусу, в ведении которого находились стародавние наследственные дела семейства, — Фаяр, по-видимому, и вправду к нотариусу ездил, но не для того, чтобы вновь что-то выяснять насчет злополучного наследства, а совершенно по другому делу. Старик искал возможности проконсультироваться по поводу собственных финансовых неурядиц, и к шурину они не имели отношения.

Вопреки подозрениям дядюшки Жана, жена Фаяра, по-видимому, действительно оставалась в стороне от притязаний мужа — Фаяр утверждал, что жену в дрязги не впутывает, отдавая себе отчет, что ее отношения с братом могут испортиться окончательно, ведь они и без того «держались на одних соплях», как он едко подшучивал, уж слишком сентиментальной натурой Бог одарил жену и слишком неукротимым нравом наградил ее братца. Как бы то ни было, факт оставался фактом: доля наследства, причитавшаяся сестре, но доставшаяся дядюшке Жану, — на сохранение или во временное пользование, какое это теперь имело значение? — в один прекрасный день улетучилась, и пропажа этих средств была связана конечно же не с неудачным размещением капитала. Тот даром клялся и божился. Долю под вопросом дядюшка Жан себе попросту присвоил, воспользовавшись тем, что сестра не хотела копаться в грязном белье и предпочитала поставить на истории крест.

Петру казалось очевидным, что денежные разногласия, ставшие камнем преткновения в отношениях Фаяра с братом жены, были слишком давними, чтобы они могли стать причиной столь бурной ссоры сегодня. Оба чего-то недоговаривали.

Не зная, кому излить душу, и больше не страшась, как в первые дни, уронить себя в глазах чужого человека, Фаяр взахлеб объяснял, что он и не думал требовать от шурина возвращения в женину семью всего капитала в наличных средствах, равного той сумме, которую тот вложил когда-то в государственный заем, а затем объявил прогоревшей. Такое требование было бы невыполнимо. Но чтобы не выглядеть полным растяпой, Фаяр предлагал шурину компромиссную сделку: тот должен был вернуть ему не всю причитавшуюся долю, а только половину. Этой суммы Фаяру было якобы достаточно для того, чтобы рассчитаться с долгом, который висел над ним по вине сына. В противном случае, прояви шурин несговорчивость, Фаяр был готов дать делу ход, вплоть до судебного разбирательства, в результате которого он мог отсудить весь долг с процентами, набежавшими за годы. И он всерьез был намерен привести эту угрозу в исполнение, даже если и отдавал себе отчет, что процедура имела все шансы затянуться на годы…

В понедельник — было около десяти утра — Петр стал свидетелем нового инцидента. Заявившись на ферму с утра пораньше, дядюшка Жан собирался отбуксировать со двора грузовой прицеп, который много дней, никому не нужный, простаивал между машинами. Был ли прицеп его собственностью или не был, кто был прав из двоих, а кто виноват — Фаяр, решивший показать свой характер, или дядюшка Жан, решивший старику поднасолить, для чего и вознамерился завладеть прицепом и запугивал его своей бесшабашностью, готовностью идти ва-банк… — со стороны в этом трудно было разобраться. Но атмосфера во дворе поминутно накалялась.

Раскрасневшийся, с трясущимися губами Фаяр поедал шурина ненавистным взглядом. Он отказывался впустить Жана в ригу и, поскольку уже успел сорвать голос, был не в состоянии отстаивать свою честь одними устными угрозами. Фермер лишь издавал хриплые звуки, выглядел жалким, беспомощным, невменяемым.

Шурин же, не столько возбужденный, сколько преисполненный твердой решимости довести начатое до конца, крыл его в ответ отборной руганью. С видом разъяренного быка Жан кружил по двору и продолжал что-то выискивать по углам, пока наконец не вернулся к своему джипу. Но он и не думал уезжать. Забравшись за руль, дядюшка Жан стал сдавать задним ходом к прицепу. Затем он соскочил на землю и стал пытаться еще немного подтащить стрелу прицепа к буксирному крюку.

Фаяр подлетел к джипу и молниеносным движением вырвал из-под руля ключ зажигания.

Дядюшка Жан, будучи проворнее, да и комплекцией покрепче, успел выхватить у Фаяра ключ. Всё так же поливая старика отборной руганью, Жан вновь сел за руль, завел свой джип и стал маневрировать задом, чтобы стрела наконец легла как следует.

В этот миг Фаяр выбежал из дому с двустволкой наперевес. Подлетев к джипу, старик грозился прострелить колеса и непременно привел бы свою угрозу в исполнение…

Всё это время наблюдая за происходящим со своей террасы, Петр кинулся к спорщикам. Пора было их разнимать. Казалось очевидным, что если не вмешаться, то базар может обернуться несчастным случаем.

На повороте к ферме как раз в эту минуту показался «сузуки» жены Фаяра. В долю секунды сообразив, что к чему, Эв Фаяр резко остановила машину, выскочила из нее, подошла к мужу, выхватила у него ружье, ловким жестом инжектировала из затвора два красноватых патрона и стала загонять мужа в ригу, толкая его в спину прикладом, как пленника, а несчастного, тут же остепенившегося брата криками принуждала сесть в свой джип и убираться с фермы подобру-поздорову. Тот продолжал топтаться на месте, пытался выиграть время.

Фаяру удалось вернуться из риги к машинам. Эв Фаяр, недолго думая, перехватила ружье за ствол и со всего маху нанесла им удар по борту прицепа. Другой удар пришелся по лобовому стеклу джипа. Свои жесты Эв Фаяр сопровождала резкими возгласами, обращаясь ко всем без разбора, в том числе и к Петру, который вытаптывал кочки на траве перед ригой, не зная, что делать, кого защищать, кого оттаскивать в сторону.

Вид развалившегося надвое приклада привел Фаяра в чувство. Он испуганно глазел на разбитую двустволку. Дядюшка Жан остолбеневшим взглядом смотрел на обсыпавшиеся вокруг машины серебристые осколки лобового стекла. В следующий миг, сплюнув, он выдал очередное ругательство, вскочил за руль и, пробуксовывая по гальке, газуя так, что поднялся клуб пыли и выхлопов, вырулил со двора и унесся вниз по дороге…

Петр вернулся к себе. Не прошло и получаса, как фигура Фаяра выросла в конце террасы. Успев переодеться — фермер был в синих рабочих штанах, в голландской клетчатой рубашке и в зеленых кедах, — он с убитым видом, стыдясь своих трясущихся рук, принялся расшаркиваться в извинениях, при этом не мог смотреть в глаза и в то же время не мог удержаться и от новых сбивчивых объяснений.

Петр не вдавался в смысл его бормотания, но в какой-то миг всё же перебил:

— Ну давайте я съезжу, поговорю.

— Куда?

— К приставу… По-моему, единственное, что можно предпринять, это умерить его пыл, хотя бы на время. Я вам не говорил, но… Я ведь адвокат по профессии.