Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Особенно часто перед ним всплывали картины армейской жизни. В этих картинах теперь не было ничего случайного или отталкивающего, как казалось раньше. Напротив, в этот период жизни во всём присутствовал какой-то простой, строгий порядок. Порядок не только внешний, обусловленный соблюдением правил армейской жизни, устава, а распорядок внутренний. Удивительно было и то, что раньше эти воспоминания заставляли копаться в мрачных и негативных сторонах прошлого. Сегодня же, в переосмысленном виде, всё это казалось лишенным негативного налета и даже виделось по-своему особенным, незабываемым. Прошлое казалось насыщенным такими событиями, о которых большинство людей не имеют и отдаленного представления. Но главное, оно обрело какую-то новую значимость. Оно казалось не жалким и ущербным, а насыщенным, правдивым, потому что подчинялось каким-то очень ясным принципам, о существовании которых Леон в то время не задумывался.

Эти принципы были ясны как божий день. Они строились на ясном понимании того, кто друг и кто враг, на понимании того, зачем прожит день и зачем должен наступить следующий…

Когда однажды утромМольтаверна вызвали на очередную встречу с адвокатом, меньше всего он ожидал увидеть в боксе Вертягина.

Мольтаверн застыл на пороге, откашлялся. На его лице появилась неприятная улыбка.

— Ну что встал, шевелись! — подстегнул его молодой конвоир.

Мольтаверн не вошел, а ввалился.

Конвоир взялся за край двери, но медлил, не знал, запирать дверь или нет. В поведении адвоката ему почудилось что-то необычное. Тот вскинул на него вопросительный взгляд.

— Я за дверью — вызовите, — сказал тюремщик; и дверь бокса заперлась.

— Здравствуй, Леон, — произнес Петр.

— Здравствуйте, — ответил Мольтаверн, засунув руки в карманы.

— Садись… — Петр указал на вмонтированный в пол круглый табурет, а сам стал молча вышагивать между окном и дверью.

Мольтаверн опустился на сиденье, составил кулаки на поясе и шарил затравленными глазами по сторонам.

— Удивлен моим приходом?

— Сказали, что адвокат.

Пытаясь что-то перебороть в себе, Петр помолчал, после чего, отставив к окну свободный стул, швырнул свой портфель на стол и выговорил:

— А я кто, по-твоему? Дядя тебе? Благодетель? Дойная корова?

Мольтаверн вскинул удивленный взгляд, усмехнулся и промолчал.

— Ну, рассказывай, — подстегнул Петр, тоже чему-то усмехаясь. — Как тебе тут? Как содержат? Как обращаются?

— Нормально всё.

— В одиночку так и не перевели?

— Зачем?

— Я бы тебе объяснил — зачем… да предпочитаю, чтобы ты мне объяснял. Давай не будем тянуть резину. Рассказывай, как всё было. Только прошу тебя — всё начистоту…

— Вы же всё знаете.

— Нет, я ничего не знаю.

— Ну как же?! — Мольтаверн покачнулся, одна щека его дрогнула. — Нет, не могу.

— Можешь!

— Она была на улице… на террасе у вас, — заговорил Мольтаверн таким тоном, словно говорил о чем-то всем известном и неинтересном. — А я в розарии. Подпорки менял… Ну, помните, коротенькие, которые с краю в углу надо было заменить. Ну и вот…

— Что — вот?

Мольтаверн недоуменно напыжился.

— Зачем она явилась? — спросил Петр. — Зачем в Гарн приехала?

— Откуда я знаю? За какой-то книгой, кажется.

— За какой еще книгой?

— Ну эта… Про русские усадьбы, с фотографиями, которую вы купили… с портретом на обложке.

Петр вдруг не знал, что сказать. Он вынул из кармана пачку сигарет, постучал ею об стол и произнес:

— Ладно, про книгу позже. Что она делала на террасе?

— Обливалась водой.

— Обливалась? Из шланга, что ли?

— Да… Жара ведь стояла.

— Хорошо, ты… Допустим, ты не выдержал, подошел к ней. Что дальше? Что дальше, я тебя спрашиваю?!

— Да нет… Всё не так было, — уперся Мольтаверн. — Я вернулся, значит, в дом и позвал ее.

— Позвал?! — повторил Петр.

— Ну и всё.

— Что она сказала, когда вошла? Шевели языком!

— Она не говорила… Кричать стала.

Петр умолк, смотрел на него странным опустошенным взглядом.

— И давно это входило в твои планы? — спросил он спокойным тоном.

— Да вы что! Вы же знаете, как я к вам отношусь. И к ней… Как к собственной семье. Ребенком ее хоть и не назовешь. Нет, не думайте этого.

— Подлец ты, Леон… Про семью хоть бы не молол, — сказал Петр.

Проглотив упрек, Мольтаверн глупо улыбался. Казалось, что оскорбление доставляет ему удовольствие.

— Врать не хочу. Тебя упекут на годы. Можешь в этом не сомневаться. И когда выйдешь, тебе будет… Сколько лет тебе будет, ты считал?

— Не в первый раз.

— Что не в первый раз? Пятнадцать лет решетки? Да понимаешь ли ты, что это значит — пятнадцать лет? — Петр намеренно преувеличил срок, чтобы проверить, насколько Леон проинформирован о том, что его ждет. — Тридцать два плюс пятнадцать — будет сорок семь… Ну, спишут немного за примерное поведение. Считал ты или нет?! Отвечай мне, мерзавец!

— Не переживайте. Вы бы о себе лучше думали, — пробормотал Мольтаверн.

— Вот что, голубчик… Ты знаешь, зачем я к тебе приехал?

Мольтаверн поднял на него глаза и откровенно ухмыльнулся:

— Нотации читать?

— Нет, ошибаешься. Я принял одно решение. И поверь мне, не легкое для меня решение. Я буду защищать тебя на суде.

Мольтаверн приподнял плечи, сложил кулаки перед собой на столе.

— Час от часу не легче… — пробурчал он, делая вид, что слышит об этом впервые.

— Ты, пожалуйста, сосредоточься, и без этих штучек. Я предлагаю тебе, и даже не предлагаю, я настаиваю…

— Да бросьте вы! Что у вас за кавардак в голове? Даже не надейтесь! Я с Луизой… Я переспал с ней, понимаете вы или нет? Силой, понимаете?

— Нет, Леон! Не всё так просто… Я ее хорошо знаю. Будь на ее месте другая, ты бы…

— Вы ошибаетесь!

Петр взял со стола сигареты, закурил, швырнул пачку Мольтаверну, но тот к сигаретам не притронулся.

— Конечно, я знаю, что она не ангел. И в этой истории, и вообще, — заговорил Петр, не отрывая глаз от стола. — Такой характер… У каждого свой характер. Но чтобы ты не строил себе иллюзий! Я не собираюсь тебя выгораживать. То, что ты сделал, омерзительно, этому нет оправдания. Но я хочу тебе помочь, Леон. В последний раз. Я сделаю так, что ты получишь минимум… Что молчишь? Язык проглотил? Ты у меня в долгу — это ты понимаешь? А за долги надо рассчитываться! У тебя нет выбора! Моя система защиты будет строиться на том, что она спровоцировала тебя. Первое, что ты должен теперь зарубить себе на носу…

— Не рассчитывайте на меня, — перебил Мольтаверн. — Да вы рехнулись!

— Она тебя спровоцировала — ты меня понял? Повтори вслух!

— Дайте мне еще сигарет, если есть, и сваливайте, — сказал Мольтаверн.

— Леон, смотри мне в глаза! — прикрикнул Петр. — Я прекрасно знаю Луизу… живу с ней, жил, можно сказать. И, что тут из себя корчить, для меня нет никого дороже…