Лев Рубинштейн - Целый год. Мой календарь

Я потом долго решал, гордиться мне этим или нет. Решил все же, что не стоит.

Накануне моего пятнадцатилетия мы с отцом пошли в универмаг покупать мне демисезонное пальто. Именно такой подарок хотели мне сделать родители. Несколько пальто мы померяли, но какие-то не понравилось мне, какие-то — отцу.

В какой-то момент пожилой продавец-еврей вдруг вполголоса сказал отцу: «Только для вас. Есть польский вариант». И ушел в подсобку. Через несколько минут он вынес «польский вариант» — рыжее пальто с ворсом. Его мы и купили. Я носил его три года, пока ворс не вылез окончательно.

Самые ходовые шариковые ручки в 1970-е годы стоили 35 копеек. Отдельно продавали и стержни для них. Они стоили копеек пять. Те ручки, которые были чуть подороже, заправляли пастой в специальных заведениях типа «Металлоремонтов».

Заправщики шариковых ручек считались и, видимо, действительно были людьми состоятельными. Примерно такими же, как продавщицы кваса.

Продавщицей кваса была мать моей одноклассницы Шуры. Один раз я был у них дома. Там было много хрусталя.

Это произошло в дни партийного XXII съезда. И действительно ночью. Причем соседка Елена Илларионовна уверяла маму, что это показывали по телевизору и что она сама это видела.

«Как это показывали? Ночью?» — удивлялась мама. В те годы телевизор прекращал работу часов в одиннадцать вечера.

«Да, да, — настаивала Елена Илларионовна. — Мне как раз не спалось, и я зачем-то включила телевизор. А там, представьте себе, показывают, как Сталина хоронят в могиле у Кремлевской стены. Хотите верьте, хотите нет».

В моей коллекции была среди прочих одна почтовая марка. Марка Канады. Очень большая и красивая, гордость коллекции. На ней был изображен Ниагарский водопад. Помню эту марку очень хорошо, в мельчайших подробностях.

Однажды я решил написать про эту марку рассказ. Про что будет рассказ, я не очень сильно задумывался. Ну, думал я, про какие-то ее приключения — про то, кто ее наклеил на конверт, куда этот конверт послал, как это письмо где-то затерялось и попало куда-то не туда, про то, как кто-то оторвал от конверта эту марку и продал ее, допустим, вождю какого-то африканского племени (зачем она ему?)… Дальше сюжет терялся в туманных закоулках ленивого воображения.

Но это все было не главное. Главное было — приобрести под это дело новую тетрадку. Выпросив у мамы тридцать копеек, я купил в магазине «Культтовары» новую толстую тетрадку в линейку, принес ее домой, сел за стол, раскрыл тетрадку на первой страничке и примерно на полчаса задумался над заголовком.

Заголовок, показавшийся мне пленительным, все-таки родился. Рассказ, в общем, носил привлекательное название «Марка с водопадом». Мне так понравилось это название, что сочинение рассказа на этом и завершилось. А потом и тетрадка куда-то затерялась.

Все мое детство и позже ансамбль Моисеева всегда выступал во всех больших праздничных концертах. В детстве мне эти выступления казались очень скучными, потому что я ждал юмористов. А в этих танцах ничего смешного не было, хотя взрослые очень всем этим восхищались.

Я помню, как на коммунальной кухне женщина со странным именем Ганя, как всегда, разговаривала с репродуктором, висящим на стене и рассказывающим о собаке Лайке. Она ворчала: «Тут людЯм жрать нечего, а они собак в космос запускают!»

Меня же волновало совсем другое. Мне сказали, что Лайка на Землю не вернется, и я расплакался.

В годы моего детства во всех магазинах, даже самых захудалых, стояли невообразимой красоты аппараты National. С крутящейся ручкой и никелированными клавишами. Еще дореволюционные. Каким образом они сохранились в рабочем состоянии в таком количестве и так долго, для меня до сих пор является большой загадкой.

Это странно, но я в нем ни разу не был. Хотя много раз собирался.

В зимние каникулы в седьмом классе мы со Смирновым собрались в планетарий. Родители дали нам по рублю, чтобы мы не только сходили в планетарий, но еще и купили себе мороженое.

Перед планетарием мы все же решили заехать в «Детский мир», где какие-то хмыри торговали с рук марками, чтобы купить себе по одной хотя бы марке, а потом уж двинуться в планетарий. Ну, понятно, что на марки мы потратили все деньги и даже домой ехали зайцами, а потом что-то врали родителям про то, как нам понравилось в планетарии.

Впервые я попытался закурить в восьмом классе. Потому что все мои товарищи уже курили. Я точно помню, что это были сигареты «Шипка».

Когда я пару раз затянулся, у меня закружилась голова. Потом я еще пару раз затянулся, и меня вырвало. Потом я пробовал еще, и опять было плохо. Но я почему-то считал, что надо себя заставлять. И заставил.

Потом так получилось, что почти все мои товарищи бросили курить к концу школы. А я вот стал заядлым курильщиком.

Знакомый армянин из Еревана хвастался однажды, что в Армении совсем нету вытрезвителей.

И не потому, что там мало пьют. Пьют там совсем не мало. Но, как уверял меня мой знакомый, там не принято выпускать пьяного человека одного на улицу. Его либо оставляют ночевать, либо провожают до дому. Не знаю, правда ли это.

Сначала я попал на рентген года в четыре с половиной, когда мама вдруг заметила, что одна моя нога заметно толще другой. Она ужасно испугалась, решив, что у меня «сохнет нога». И потащила по врачам. Я запомнил только рентген, потому что там было темно и очень таинственно. Ничего дурного у меня не нашли и написали заключение «косметический недостаток». С этим недостатком я живу и по сей день.