Лев Рубинштейн - Целый год. Мой календарь

В Мытищинской районной больнице, где мне вырезали гланды, был такой хирург, Тигран Арамович Мхитарьян. Он был крупный, полный, усатый. Когда он оперировал, он пел. А сквозь марлевую повязку пробивались его жесткие усы.

Кроме того, среди пациентов ходили легенды о его невероятной физической силе. Какие-то дядьки из моей палаты с восхищением рассказывали, как он однажды вошел в палату, увидел, что больные, которым велено было лежать и не шевелиться, сидят на своих кроватях и играют в карты, взял в руки всю колоду и одним движением порвал ее пополам. «Во мужик!» — восхищались пациенты.

Когда-то по центру ходили шестой автобус и шестой троллейбус. Оба они ходили мимо старого здания МГУ. Но остановки их были в разных местах, на расстоянии примерно трехсот метров друг от друга.

Однажды, когда я шел мимо университета, ко мне подошел сильно пьяный мужчина и с преувеличенной, свойственной некоторым пьяным людям вежливостью спросил: «Скжите, пжалст, где здесь останавливается шестой?» — «Автобус или троллейбус?» — спросил я. «Большое спсибо!» — душевно сказал он и пошел дальше.

Была такая соседка, ее звали Елена Илларионовна. Как выяснилось позже, она была «из бывших» и в девичестве носила какую-то немецкую фамилию. Кажется, Франк.

Но, видимо, тщательно скрывая и свое дворянское, и свое немецкое происхождение, она умело изображала (и на кухне, и особенно в очередях) человека «из народа». Она говорила громко и с нарочитыми неправильностями. Меня, например, смешило слово «простина» вместо «простыни», а также «тубаретка».

После смерти Сталина, когда все немножко подтаяло, она начала очень медленно «раскрываться». Оказалось, что она училась в гимназии, в девичьи годы бегала на поэтические диспуты и вообще знала наизусть множество различных стихов. Именно от нее я впервые услышал о существовании поэта Саши Черного и о «жутко смешном» журнале «Сатирикон».

В каком-то интервью меня спросили, как я воспринимаю свою роль в современной культуре. Поскольку этот вопрос был сформулирован с некоторой торжественностью, мне в принципе чуждой, то я на некоторое время задумался, чтобы сказать что-нибудь такое, что бы снизило неуместный пафос.

Но боюсь, что получилось наоборот. Потому что я вдруг сказал, что чувствую себя одним из музыкантов, игравших на борту тонущего «Титаника».

В детстве я обожал стругать палочки, пытаясь сделать из них что-нибудь насущно полезное. Например, кинжал. Кинжал никогда не получался, потому что я немедленно резал палец, и кровь хлестала во все стороны, пачкая рубашку и штаны. Мама, охая и ругаясь одновременно, присыпала ранку белым стрептоцидом (она вообще от всех болезней лечила меня именно белым стрептоцидом), потом завязывала палец бинтом.

Когда надо было менять пропитанную кровью повязку, я начинал орать заранее, потому что в какой-то момент надо было отодрать марлю, присохшую к раненому месту.

Я давно уже не пытаюсь выстрогать кинжал, но умение резать руки сохранилось. По всем моим карманам рассованы пластыри.

«А ты залезь в Ушакова», — часто говорила моя троюродная сестра Мила, студентка филфака, своей подруге Наташе, когда они приезжали к нам в гости из Харькова.

Позже я узнал, что Ушаков — автор толкового словаря. А тогда мне эта нелепая фраза казалась ужасно смешной еще и потому, что Ушаков была фамилия одного из соседей, вечно пьяного и никудышного дядьки. Он был, кажется, шофером. Или слесарем. В общем, не помню.

За «Динамо» почему-то болел мой отец. А старший брат — за «Спартак». Когда по радио передавали футбол, они по очереди бурно вскрикивали и смотрели друг на друга почти враждебно. Я тоже вскрикивал и вздрагивал от неожиданности и ломал грифель карандаша, которым пытался нарисовать самолет, летящий среди облаков.

См. 18 апреля.

Впервые я попал туда, как ни странно, не в качестве слушателя, а в качестве исполнителя. Наш школьный хор, в котором я тоже пел, поучаствовал в каком-то то ли смотре, то ли конкурсе. Он проходил как раз там.

Я точно помню, что мы пели песню «Зори московские. Звенят-поют часы кремлевские. С добрым утром, земли и моря. Москва-а-а-а моя!».

Зал, помню, меня скорее разочаровал. Потому что когда нам говорили, что мы поедем выступать в Большом зале, я представлял себе этот зал гораздо больше, чем он был на самом деле.

Об этом событии я узнал, находясь у газетного киоска около Центрального телеграфа. Я увидел какую-то иностранную (кажется, французскую) газету, на первой полосе которой была большая фотография лунной поверхности.

Но я купил не ее, а какую-то советскую газету, где вообще ничего об этом не нашел.

В городе Калининграде находится его могила, которая служит местом паломничества туристов. И меня туда водили тоже. Могила как могила. Но очень меня развеселило, что к этой могиле подъехало сразу несколько свадебных машин в ленточках и колокольчиках.

Мне объяснили, что, поскольку в городе очень мало исторических достопримечательностей, новобрачные ритуально приезжают к могиле Канта.