Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Отец должен бы его предостеречь, дать ему разум. Ты ведь имеешь в виду Небесного Отца?

— Конечно. Он дал разум. Кто же еще, если не Он? Дал разум, дал Тору, которая говорит, что можно, а что нельзя. «Нет наказания без предупреждения» [93] Талмуд, «Сангедрин» 56б. . Он предупредил, а мы не послушали. Чего же ты еще от Него хочешь?

— Послушали бы, если бы точно знали, что это от Бога. А как можно быть в этом уверенным? У каждого народа своя религия.

— Если бы можно было Его увидеть, не осталось бы выбора. А мир стоит на выборе. В чем вообще можно быть уверенным? В том, что завтра будешь жив? В заработке? Человек должен выбирать между истиной и ложью. А если бы каждый день раскрывались небеса и с них спускался сонм ангелов, то чего там было бы выбирать? Понимаешь, о чем я?

— Да, отец, понимаю.

— Ангелам все дается легко, поэтому они и не получают награды. А человек должен быть тверд в своей вере. Каждый день, каждую минуту. Даже величайший праведник сомневается. Даже про Ноя сказано, что он сомневался, и верил, и не верил. Пока не начался потоп и не загнал его в ковчег.

— Я помню, отец.

— Ну а как твоя медицина?

— Да так же, тоже ничего не известно наверняка. Приходится самому искать.

— Что ж, на то тебе зрение и дано. Вот потерять его — это беда. Теперь друг-то твой, забыл, как зовут, говорит, скоро можно будет операцию делать. Надо, говорит, только еще немного подождать. Когда совсем ослепну и эти — как их там? — катаракты толще станут, можно будет их снять. Так во всем: перед рассветом должно стать совсем темно. Этот мир заключен в оболочки, и, прежде чем отправиться на тот свет, блуждаешь в потемках. И что тогда делать? Кто верит, знает, что есть солнце. А человек без веры — как слепой, который думает, что, коль скоро он ничего не видит, нет ни солнца, ни звезд. Только тьма египетская…

В комнату вошла Тирца-Перл.

— Опять поучаешь? Он еще войти не успел, а ты уже со своими проповедями. Азриэл, я тебе клецки сварю.

— Не надо, мама, спасибо.

— Тогда, может, рисовой каши с молоком? Шайндл-то уехала. Что ж ты там ешь? Совсем без сил останешься. Вон, бледный какой. В твои годы мужчина…

— Мама, честное слово, я уже поел.

— Где ты поел? Давай все-таки сварю немножко риса. Не бойся, не отравишься. Ты же у нас доктор, сам должен знать: рис для желудка полезен.

— Ну, свари, если хочешь.

— Что значит «если хочешь»? Ты мой сын, так что нечего тут. Для меня ты по-прежнему ребенок. Ты-то всегда хорошим ребенком был. Вот Миреле — та была плакса. Чуть что — сразу в слезы. Я было думала, не сглазил ли ее кто. А вот чтоб ты заплакал, такого и не припомню. Я тебя до полутора лет грудью кормила, даже дольше. Что это за мода на дачу уезжать? Жена должна быть с мужем.

— Я тоже туда езжу на субботу. Мише, Мойшеле то есть, свежий воздух нужен, да и Шайндл не сказать что совсем здорова.

— А что с ней?

— Нервы.

— Когда ты врач по нервам, тебе все вокруг нервными кажутся. А вот я ни разу не слышала, чтобы кто-то был нервный. Когда про эти нервы знать не знали, никто ими и не страдал.

— Мама, знала бы ты, что из-за них бывает!

— Взяли злое начало в человеке и назвали его нервами… Менахем-Мендл, я на тебя тоже сварю.

— Не хочется молочного.

— Поешь, поешь. Голодать — это не на пользу.

Тирца-Перл ушла на кухню. Реб Менахем-Мендл сдвинул ермолку повыше и обмахнулся ладонью.

— Жарко что-то, да? Ну, на то оно и лето, чтобы было жарко. Ни ветерка! А ведь оглянуться не успеешь, как зима наступит. Сейчас три недели идут, после субботы девять дней останется [94] Имеются в виду три недели между постами семнадцатого тамуза и девятого ава — время скорби. Запрет развлечений особенно строг в последние девять дней этого периода. . Девятое ава, а там и элул [95] Последний месяц года по еврейскому календарю, август — сентябрь. скоро. Как поживаешь-то? Как заработок?

— Ничего, зарабатываю.

— И всё медициной?

— А чем же еще?

— Что ж, неплохое ремесло, достойное. Врач — посланник Божий. Рамбам тоже был врачом, но нашел время написать «Яд хазоко» [96] «Яд хазоко» («Твердая рука») — составленный Рамбамом полный свод еврейских законов. . Так ты, бедный, все с умалишенными возишься?

— И с умалишенными, и просто с нервными.

— И какие они?

— Разные, у каждого свое горе. Вот сегодня молодой человек приходил. Влюбился, а она от него сбежала.

— Почему?

— Другого полюбила.

— История старая, как мир. Они евреи?

— Да, евреи.

— Порченые только, а? Что значит любить человека? Написано: когда раб, которого полагалось освободить, говорил «люблю господина своего и госпожу свою», ему прокалывали ухо и он оставался рабом. Раз все создал Он, то и любить надо Его. Ведь откуда красота берется? Тоже от Него. Мудрость праведника в том, чтобы видеть первопричину. Если вдуматься, откуда все свойства, то, выходит, любить надо только Всевышнего, благословен Он.

— Но ведь написано, что Иаков любил Рахиль.

— Так все образованные говорят. Это другое. Красота Рахили — из десяти проявлений Всевышнего. Что такое человеческая красота? Сегодня он красив, а завтра вскочила бородавка на носу, и всё, красоты как не бывало. Дочь Калмана была красива, и помещик уговорил ее креститься, не про нас будь сказано. А потом она ему надоела. Тем, кто гонится за благами этого мира, быстро все приедается. Так человек устроен.

— Согласен с тобой, отец.

— А если согласен, почему сам живешь иначе?..

Тирца-Перл поманила Азриэла на кухню.

Мать стояла перед сыном, сутулая, в чепчике на макушке. На горбатом носу — очки с единственным стеклом. На столе — «Менойрас гамоэр». Она смотрела на Азриэла с тревогой.

— Что там с Миреле? Что еще за несчастье на мою голову?

— Мама, я не знаю.

— Не знаешь? Тут девушка приходила, горбатенькая, из этих. Такое рассказала, что у меня в глазах помутилось. Не дай Бог, если отец услышит, ему и без того бед хватает. Что там произошло? Я уже боюсь на улице показаться, мне же глаза выцарапают. Таких, как я, раньше камнями побивали. Такого даже у цирюльников и фельдшеров не бывает.

— Мама, я в этом не виноват.

— Чего им надо? Если б она крестилась, и то легче было бы. Я бы знала, что потеряла дочь, и всё. А так ночей не сплю. Даст Бог, зачтутся мне мои страдания. Азриэл, чего они хотят?

— Мир освободить.

— Эти бандиты — мир освободить?! С ума они посходили! Они что, думают, Господь долго их терпеть будет? Хоть Он и обещал, что не будет нового потопа, но Содом-то уничтожил за грехи.

— Пусть Он поступает, как хочет.

— Почему ты не выяснишь, что там? Я толком и не поняла, что она говорила, горбатенькая эта. Мне сразу худо стало, голова крутом пошла. Думала, сгорю со стыда. Я ее и не разглядела даже. Так и сидела, будто дубинкой по голове ударенная.