Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Да, мама, еще бы. Но ты-то в чем виновата?

— Как в чем виновата? Сказано же: «Проклят будет вырастивший такую» [97] Из комментария Раши к стиху 21, 9 Книги Левит: «Если дочь священника осквернит себя блудодеянием, то она бесчестит отца своего; огнем должно сжечь ее». . Раньше бы за это огнем сожгли. Она ведь из рода священников.

— Мама, мне пора.

— Хорошо, хорошо, иди. Видишь, что бывает с теми, кто Бога забыл!..

Реб Менахем-Мендл дремал в кресле. Азриэл подошел к отцу попрощаться. Старик вздрогнул и открыл голубые, по-детски наивные глаза. Азриэл пожал ему руку, пожелал здоровья. Потом поцеловал мать в морщинистую щеку и вышел на темную лестницу. До сих пор он думал, что мать ничего не знает о Миреле, но кто-то ей доложил. Горбатенькая какая-то. Да, ну и старость у родителей. В воротах он столкнулся с незнакомым мужчиной. Как ни странно, Азриэл сразу почувствовал, что это не случайная встреча. Потом он нередко вспоминал эту секунду. Загадка без ответа, разве что допустить, что и правда существует шестое чувство. Мужчина заговорил по-польски:

— Надеюсь, пан меня извинит. Не знает ли пан, где тут живет раввин?

— Вот эта дверь, справа. А что, собственно, вам угодно? Я его сын.

Силуэт мужчины качнулся в темноте.

— Вы доктор Бабад?

— Да.

Долгая пауза.

— Господин доктор, мне надо с вами поговорить. Ворота скоро закроют. Давайте лучше выйдем на улицу.

— Кто вы? Что вам нужно?

— Пусть пан доктор не беспокоится. Я не так опасен, как про меня говорят. Хотел представиться вашим достойным родителям, но раз случай свел меня с вами, то тем лучше. Прошу вас, пан доктор, найдите пару минут меня выслушать и не делайте выводов, пока я не закончу. Больше мне от вас ничего не надо.

— Но кто вы?

— Меня зовут Стефан Ламанский. Я муж вашей сестры.

— Муж? Впервые слышу, что она замужем.

— Не официально, но… Пожалуйста, давайте выйдем. Вон дворник уже идет запирать. Так вот, я ее муж и хочу остаться ее мужем, когда она выйдет на свободу или сможет бежать. Я в ужасном положении, господин доктор, страшнее и представить невозможно. Собирался поговорить с вашими уважаемыми родителями, но, насколько я понимаю, они не знают польского. Это и удерживало меня до сих пор. Я думал о вас, доктор Бабад, но слышал, что вы, как бы это сказать, человек нетерпеливый. Однако я попал в западню, и мне необходимо, чтобы у вас нашлось терпение и желание меня выслушать. А то и начинать не стоит.

— Говорите, я вас слушаю. Вам куда?

— Мне? Все равно. Куда пойдет пан доктор, туда и я. Вообще-то я человек решительный, но уже три раза сюда приходил, топтался перед домом ваших родителей, да так и не зашел. Сегодня попозже пришел, чтобы не столкнуться с кем-нибудь из посторонних. К сожалению, я не знаю жаргона. И вдруг встречаю вас. Разве это не странно? Я так нервничаю, что мне все кажется странным, обычное необычным. К тому же у меня жар. Нельзя с постели вставать, но эти дикие слухи, которые про меня распускают, и ужасный случай с Мирой — все это так меня взбудоражило, что… Простите, доктор, что я так невнятно выражаюсь. Даже не знаю, с чего начать. Мне не привыкать к трудностям, но это слишком для одного человека. Бывают удары, против которых не устоять. Сбивают с ног быстрее, чем успеваешь понять, откуда они посыпались. Наверно, доктор Бабад, эти отвратительные сплетни уже до вас дошли. Вы понимаете, о чем я.

— Да, я уже слышал.

— От кого? Хотя не важно. Это ложь, доктор Бабад, чудовищная ложь! Я мог бы вам поклясться, но у нас, атеистов, даже нет возможности поклясться чем-нибудь святым. Все, что я могу, это дать вам честное слово, что я стал жертвой преступного оговора, скандальной клеветы, на которую способна разве что охранка или черносотенцы — ее подручные. Меня обложили со всех сторон, ведь за мою голову шпики пообещали пять тысяч рублей. По всей России разосланы депеши. Даже мои товарищи, за которых я без колебаний пожертвовал бы жизнью, готовы меня предать, буквально уничтожить. Я не могу выйти из дому, потому что боюсь, что кто-нибудь тут же застрелит меня в спину, как обычно поступают подлые трусы. Я дал им знать, что готов предстать перед судом своих товарищей, и, если они признают меня виновным, я сам пущу себе пулю в лоб. Но у меня даже нет права, которое есть у любого уголовника, — права на защиту. Меня приговорили без суда. Я сказал, мне нечем клясться. Но память о моей матери для меня свята. Для меня в мире нет ничего более святого. И я клянусь вам ее прахом, доктор Бабад: все, что я вам рассказал, — чистая правда!

Хриплый кашель прервал речь Стефана Ламы. Он прикрыл рот ладонью. Азриэл не верил своим глазам. Этот незнакомый человек, назвавшийся мужем его сестры, чуть не разрыдался перед ним посреди улицы.

Азриэл только сейчас спохватился, что они уже дошли до конца Цеплой. Слева стояла казарма жандармерии, справа — Волынского полка. Было темно и тихо. Стефан Лама высморкался в платок и тихо сказал:

— Пусть пан доктор меня простит.

В последние месяцы Азриэл нередко думал об этом провокаторе Стефане Ламе, который заманил его сестру Миреле в сеть, да еще и обесчестил. Когда ребенком, в хедере, Азриэл читал историю о Симеоне и Левин, которые вырезали Сихем из мести за свою сестру Дину, ему очень не нравился их поступок. Он считал, что Иаков правильно проклял их перед смертью: «Симеон и Левий братья, орудия жестокости мечи их» [98] Бытие, 49, 5. . Но теперь Азриэл куда лучше понимал гнев братьев. Ведь с их сестрой обошлись как с блудницей. И вот перед ним стоит совратитель и всхлипывает в платочек — слезливый мерзавец в широком воротнике, помятом и несвежем. В тусклом свете фонаря Азриэл видел, что Лама небрит и бледен. На нем каскетка с клеенчатым козырьком, в руке сумка. Он напоминал Азриэлу рекрута. И он еще называет себя мужем Миреле! Зятек нашелся!

— А чего вы, собственно, хотели от моих родителей? Вы же знаете, они несколько старомодны… Раввин…

— Да, конечно, конечно. Не думайте, доктор Бабад, что мне легко далось это решение, — заговорил Стефан Лама уже другим голосом. — Я вынужден отсюда уехать. Это буквально вопрос жизни и смерти. Не хочется стать жертвой недоразумения или даже злого умысла, ведь движение распалось на два враждебных лагеря, идет борьба, которая может быть выгодна только врагу. Среди нас появились так называемые патриоты, которые под маской социализма пытаются разжечь ненависть, обманывают народ, подстрекают его к новому восстанию. Нет нужды объяснять вам, господин доктор, как бессмысленны и опасны подобные фантазии, как они вредны для дела пролетариата. Националистический чад отравляет атмосферу шовинизмом и ненавистью, и на поверхность поднимаются пиявки, кровососы со свиными рылами. Эти вампиры веками отбирали у народа хлеб, до смерти пороли крестьян и помогали врагу рвать Польшу на куски. Не буду рассказывать вам, какую мерзкую роль сыграл наш последний королек, Понятовский [99] Станислав II Август Понятовский (1732–1798) — последний король польский и великий князь литовский. Взошел на трон благодаря поддержке Екатерины II. Его правление привело к разделу Речи Посполитой между Пруссией, Австрией и Россией. В 1795 г. отрекся от престола, умер в Санкт-Петербурге. . Вы знаете, что он помог поработить Польшу, а потом этот любимчик кровавой Екатерины стал ее придворным льстецом и попрошайкой, наподобие альфонсов, которые, состарившись, выпрашивают кусок хлеба в борделях. В тысяча восемьсот шестьдесят третьем паны обратились к крестьянам и рабочим за помощью, но, к счастью, народ понял, что свой палач не лучше чужого, и послал этих авантюристов с их казацкими братишками куда подальше. Разумеется, за все это опять расплачивался труженик, он всегда покрывает расходы. И теперь эта патриотическая зараза опять нашла поддержку, и где? В наших рядах. Даже не могу описать, что там делается. Рассуждают якобы о рабочих, их положении, но в действительности думают лишь об одном: как вернуть власть помещикам и отобрать у народа последний кусок, те крохи, которые швырнул ему Александр II. Будто бы хотят освободить Польшу от чужого ярма, а на самом деле мечтают надеть на страну свое. В Европе, особенно во Франции, есть группы, которые осознают эту опасность и не устают предупреждать. Их вождь сейчас в Париже, молодой человек, блестяще образованный. Недавно он приезжал в Варшаву. Само собой, нелегально, под чужим именем. Если его схватят, его ждет виселица. Он ветхозаветного вероисповедания, и вы не поверите, доктор Бабад, но некоторые, пытаясь опровергнуть его аргументы, опускались до самого гнусного антисемитизма. Я сам не из тех, кто скрывает свои убеждения, а у этих мерзавцев накопилось столько яду, что они могут пойти на любую подлость. Им хотелось бы избавиться от меня, потому-то они и закрывают глаза на то, что провокатор, а может, и не один, находится в их рядах. По правде говоря, они все там провокаторы. Предатель останется предателем, как бы он себя ни называл… Но что же я вам голову морочу? Вам ведь это неинтересно.