Ирвин Уэлш - На игле

Тот чувак, к которому я обращался, стоит разинув рот, а его собеседник довольно улыбается.

— Именно это я и пытался объяснить этому козлу, — говорит он с сильным бирмингемским акцентом.

Я покидаю помещение, оставляя приспешника правящего класса в полном замешательстве, и захожу в помещение, где один из парней вылизывает свою клюшку, в то время как в метре от него несколько торчков варят дозу. Я смотрю на торчков: эти делают всё по правилам — ложка, машинка, всё путём. Моя теория накрылась медным тазом.

— Хочешь сфотографировать? — спрашивает меня маленький тощий мошенник в готском прикиде.

— А ты хочешь в торец получить? — отвечаю я вопросом на вопрос. Он отворачивается и продолжает варить. Какое-то время я созерцаю его затылок. Удовлетворившись тем, что засранец заткнул свое хлебало, я расслабляюсь. Стоит мне только поехать на юг, как я начинаю вести себя подобным образом. Через пару дней это само собой проходит. Мне кажется, я догоняю, почему я так веду себя, но это слишком сложно объяснить, и объяснение выйдет неубедительным. Уже на выходе из комнаты я слышу, как клюшка на кровати издаёт громкий стон, а парень говорит ей:

— Боже мой, какая у тебя сладенькая дырочка…

Я выхожу за дверь, а его тихий, медленный голос продолжает звенеть у меня в ушах:

— Боже мой, какая у тебя сладенькая дырочка…

И тут я моментально понимаю, чего я, собственно говоря, ищу.

Выбор у меня, откровенно говоря, небогатый. Потенциальной добычи в поле зрения практически не наблюдается. К этому времени наиболее привлекательные женщины, как правило, или кем-то уже сняты, или расходятся по домам. Шарлин уже занята, как, впрочем, и девушка, которую Кайфолом трахал на своё совершеннолетие. Даже клюшка с глазами как у Марти Фельдмана и с волосами, похожими на лобковую растительность, — и та уже оприходована.

Так всю жизнь: приходишь слишком рано — напиваешься или удалбываешься со скуки и обламываешься, приходишь поздно — тоже обламываешься.

Джи стоит возле камина, отхлебывая пиво из банки. У него удивлённый и испуганный вид. Я начинаю думать, что сейчас я не отказался бы даже от задницы этого засранца.

Эта мысль окончательно вгоняет меня в уныние. Но ничего не попишешь — на отдыхе-то мы все крутые.

Впервые я повстречал Алана Вентерса в группе поддержки «Болен СПИДом с бодрым видом», хотя он уже давно не входил в нее. Вентерс плохо следил за собой, и вскоре у него развилась одна из сопутствующих инфекций, которым мы так подвержены. Мне всегда казался забавным этот термин — «сопутствующие инфекции». В нашей культуре «сопутствующее» — это всегда нечто второстепенное и незначительное, а ведь именно от этих инфекций мы и умираем. Сволочная штука, эти сопутствующие инфекции.

Все члены группы находились примерно в одинаковом клиническом состоянии. У нас у всех была положительная реакция на антитела, но ярко выраженная симптоматика отсутствовала. Паранойя царила во время наших встреч — все внимательно изучали другу друга лимфатические узлы на предмет вздутия. Очень неприятно, когда во время разговора собеседник старательно заглядывает тебе за ухо.

Подобное поведение только усиливало постоянно испытываемое ощущение нереальности всего происходящего. Я не мог сам поверить в то, что случилось со мной. Результаты анализов сначала казались абсолютно несовместимыми с моим отличным самочувствием. Несмотря на то что я сдавал анализы три раза, я не мог до конца поверить в то, что это не ошибка. Когда Донна отказался встречаться со мной, я должен был бы потерять всякие иллюзии, но они по-прежнему с мрачной решимостью маячили где-то, на периферии моего сознания. Мы всегда верим в то, во что хотим верить.

Я перестал ходить на встречи группы после того, как Алана Вентерса перевели в хоспис. Кроме того, что это усилило моё уныние, всё моё время теперь уходило на визиты к нему. Том, один из советников группы и мой личный советник, согласился с моим решением не без сопротивления.

— Послушай, Дэйв, по-моему, это замечательно, что ты собираешься навещать Алана в больнице, но замечательно это в основном для него. Меня же в настоящий момент больше волнуешь ты. У тебя прекрасное здоровье, а цель нашей группы как раз и заключается, чтобы её участники жили как можно более активной жизнью. Жизнь не кончается только потому, что у нас положительная реакция…

Бедный Том, первая ошибка за целый день работы, зато какая!

— Откуда вообще взялось это королевское «мы», скажи-ка мне? Если у тебя тоже СПИД, Том, то я пока об этом ничего не слышал.

Пышущие здоровьем щёки Тома заливает румянец. С румянцем ему пока не удается справиться, хотя долгие годы работы с людьми научили его удерживаться от вербальной реакции. Он не отводит взгляда в сторону в затруднительных ситуациях и голос его не дрожит. К несчастью, Том и не подозревает о ярких алых пятнах, которые покрывают его лицо в такие моменты.

— Извини, ради всего святого, — чрезмерно энергично извиняется Том.

У него есть право ошибаться. Он всегда утверждает, что у людей есть это право. Пусть только он попробует объяснить это моей поврежденной иммунной системе.

— Я просто обеспокоен тем, что ты намерился тратить своё время на посещения Алана. Если ты будешь наблюдать за тем, как ухудшается его самочувствие, это вряд ли принесёт тебе пользу, к тому же Алан вряд ли был самым позитивным из членов нашей группы.

— Если не считать результатов его анализов.

Том предпочитает проигнорировать моё замечание. Он имеет право не реагировать на наше негативное поведение. У нас у всех есть такое право, утверждает он. Мне нравится Том — он уже, наверное, брюхом колею пропахал, пытаясь быть позитивным. Я думал, что нет ничего более наводящего уныние и цинизм, чем моя работа, заключавшаяся в том, чтобы наблюдать, как Ховисои рассекает своим бестрепетным скальпелем погруженные в наркоз тела, но сейчас понял, что это сущий пикник по сравнению с тем, как здесь пытаются развинтить на части твою душу. А за организацию работы группы поддержки отвечает именно Том.

Большинство участников группы поддержки «Болен СПИДом с бодрым видом» были внутривенными наркоманами. Они подцепили вирус на так называемых «стрельбищах» в середине восьмидесятых, где десятки людей кололись из одного шприца — после того как медицинские магазины на Бред-стрит закрыли, новые шприцы и иглы достать стало практически невозможно. У меня был приятель по имени Томми, который пристрастился к ширеву, тусуясь с одной компашкой из Лейта. А вернее, с одним парнем из этой компашки по имени Марк Рентон я был знаком ещё по тем временам, когда учился на плотника. Жуткая ирония судьбы: Марк сидит на игле уже долгие годы, но так и не подцепил ВИЧ, а я в жизни никогда не кололся — и вот тебе на! Тем не менее героинистов в группе было столько, что сомневаться в исключительности случая Рентона не приходилось.