Эжен Шаветт - Тайны первой французской революции

Бералек расхохотался.

-- Не думаешь ли изучать постепенно всякую тюрьму... с женщиной, которая может дать о ней сведения? -- спросил он.

-- Желательно было бы, милый мой! Желательно!

-- В последний раз -- ты отказываешься идти со мной к госпоже Сюрко?

-- Да. Я терпеть не могу видеть влюбленных, пыхтящих, как кузнечные меха. Успею еще увидеть твою возлюбленную, когда супружеский союз несколько замедлит скорость вашего дыхания.

Ивон направился к двери.

-- Да, кстати, -- сказал Кожоль, -- когда же свадьба?

-- Как только аббат получит свои миллионы, тогда будет удобнее. Назначим для этого 19 брюмера.

-- Хорошо. Теперь ступай к своей красотке и не разорви себе когда-нибудь грудного сосуда, вздыхая слишком сильно и часто.

Прошел месяц после этого разговора. Бералек проводил все свое время в убежище вдовы. Кожоль, в свою очередь, изучал во всех его подробностях Венсенский форт со снисходительной Розалией.

Однажды утром, 24 вендемьера (16 октября), Париж, казалось, стряхнул с себя тяжелое оцепенение. Народ сновал по улицам в лихорадочном и радостном возбуждении.

-- Что это значит? -- спрашивали себя удивленные друзья, вышедшие вместе из дома.

Крик, раздавшийся из толпы пешеходов, служил им ответом.

-- Да здравствует генерал Бонапарт! -- кричали из толпы.

Высадившись 9 октября в Фрежюсе, Бонапарт, после кратковременного пребывания в Лионе, быстро двинулся в Париж, куда и прибыл накануне 19 октября, ночью.

Он избежал карантина в порту и не дал противникам отсрочки, на которую так рассчитывал Монтескью.

-- Дьявольщина! -- вскричал Кожоль. -- А ведь наши дела запутываются. Только бы Точильщик выдал сокровище аббату... Еще двадцать пять дней ждать до 18 брюмера!..

И он прибавил с сильным сожалением:

-- Черт побери! Лебик был прав: синица в руках лучше, чем журавль в небе. Кажется, мы плохо сделали, что не приняли его предложения.

Все историки того времени единодушно повествуют о грандиозном впечатлении, которое произвело возвращение Бонапарта. Начиная с больших городов и кончая последней лачужкой бедняка-земледельца -- всюду раздавались громкие ликования и царило оживление. Говорят даже, что арденнский депутат Боден умер от радости при этом известии.

Франция, измученная нищетой, разорением и страданием, увидела избранника Неба в этом молодом авантюристе, худом, желтом и... шелудивом, так как климат Африки усугубил ту болезни, от которой доктор Корвизар никогда вполне не мог вылечить генерала. Весьма вероятно, что Бонапарт позже осыпал щедротами тех, кто помогал его возвышению; но мы должны сознаться, что его первый дар им была -- чесотка!

Все, что могло бы служить препятствием другому, для Бонапарта обращалось, напротив, в благоприятное обстоятельство. Встречный ветер задержал его на двадцать шесть дней у берегов Африки, скрывавших его, пока англичане тщетно гонялись за его кораблем в открытом море. Когда неприятелю указали его судно, находившееся уже на расстоянии одного дня от Фрежюса, то дурной ход и плохой вид "Muiron" спасли Бонапарта от плена: неприятель не мог и предположить, что генерал спасается на таком жалкой посудине, и потому не заботился о погоне за ним. Наполеон не подвергся и сорокадневному карантину: жители порта, в порыве горячего энтузиазма, силой высадили его на берег, оглушая криками: "Лучше чума, чем австрийцы!.." И действительно: австрийское вторжение, когда-то отброшенное, опять грозило Франции. Наконец Директория, бездарная и трусливая, испуганная этим непредвиденным возвращением и не смея выступить против общественного мнения, заменила строгое наказание, ожидавшее генерала-дезертира, патриотической пирушкой, данной в трапезне церкви Сен-Сюльпис... пирушкой, на которую Бонапарт явился с такими предосторожностями, что даже принес свой хлеб и полубутылки вина.

Короче говоря, для Наполеона все складывалось до такой степени удачно, что его сестра, Леклерк, будущая принцесса Боргезе, не переставала повторять с новым рвением свою фразу:

-- Решительно, ему везет в...

И в самом деле, генерал, настроенный своим семейством против госпожи Бонапарт, мог с некоторым основанием подумать, что его неожиданное возвращение поразило и его жену... но не так радостно, как Францию. Потому что, войдя ночью в свой дом на улице Победы, он нашел супружеское ложе пустым и отправился ночевать в отель.

Мы не хотим быть отголоском ни злоязычных речей Паулины Леклерк, ни скандальной хроники той эпохи, распространявшей молву, что Жозефина наставила генералу преизрядные рога. Мы спешим засвидетельствовать, что вины госпожи Бонапарт в истории с пустой постелью нет. Узнав о прибытии Наполеона, она поспешила выехать ему навстречу по лионской дороге, между тем как тот возвращался через Бурбонн. Когда два дня спустя она прибыла обратно в Париж, супруг, опутанный сплетнями своего семейства, которое науськивало его против супруги, отказался видеть жену, и уже тогда впервые было произнесено слово о разводе.

Отвергнутая мужем, Жозефина, единственными достоинствами которой были необыкновенная доброта и благотворительность, в этот день, однако, показала еще исключительный ум. Она поручила вести дело двум своим детям, Евгению и Гортензии, двум единственным адвокатам, которым разъяренный супруг не мог поведать о малых грешках обвиненной. Итак, генерал смягчился, и дети ввели, держа в объятиях, бедную женщину, которая ожидала своей участи, сидя на лестнице и обливаясь слезами.

Вот впечатление, произведенное в народе и в семействе неожиданным прибытием генерала Бонапарта, готового теперь схватить добычу, которую Монтескью считал почти своей.

В продолжение восьми дней после возвращения генерала из Египта улицы Парижа были запружены народом. Ночью они освещались иллюминацией и бенгальскими огнями. Наполеон торжествовал при виде всеобщей ненависти и презрения к Директории, теперь явившихся открыто. Казалось, весь город сплотился, чтоб в единодушном заговоре свергнуть проклятую власть. Бонапарт, в сопровождении главного штаба, объезжал улицы Парижа, чтоб поддержать всеобщее воодушевление. Когда он ехал мимо базара, одна торговка остановила его лошадь и -- от имени всей толпы, издавна известной свободным выражением своих мыслей, -- сказала ему:

-- Миленький мой человечек, тебе бы следовало прогнать этих пятерых мошенников, которые высасывают из нас кровь. Ты же если и будешь объедать нас, то, по крайней мере, украсишь лавровым венком наши головы!..

Затем тысячи рук протянулись к генералу. Все желали пожать его руку, и -- когда это удавалось... о! Какое счастье!.. Только на другой день приходилось сильно почесываться! Злые языки утверждают, что молодой герой в три недели наделил чесоткой пятую часть жителей Парижа!..