Вержилио Ферейра - Избранное [Явление. Краткая радость. Знамение — знак. Рассказы]

— Я знаю.

Моя деревня — о, мое детство, мои школьные годы, — но он улыбнулся, сверкнул желтыми зубами: «Вы не знаете».

— Никто здесь этого не знает. Видеть можно только со стороны. Тогда получаешь представление…

…только родившись здесь, впитываешь эту атмосферу всеми порами тела, она входит в твою кровь.

— Например, вы обратили внимание на свисток локомотива, который мы слышали минуту назад?

…поезд прошел далеко, у самого горизонта, и звуку понадобилось немало времени, чтобы долететь до нас.

— Слышать ухом — это не так уж важно, — сказал я. — Надо слышать памятью и в ней хранить услышанное…

…но незнакомец ничего на это не сказал — неужели я разговаривал сам с собой? Глянув в его сторону, я не увидел никого. Только камень, на котором он сидел. Никого. Я сидел один, легкий ветерок не нарушал глубокой тишины, снова послышался свисток поезда…

…в глухой беспросветности собственного одиночества.

А народу осталось мало. Кто погиб, кого эвакуировали, кто впоследствии сам уехал. Некоторые пропали без вести, и никто не знал толком, что с ними сталось. Но мало-помалу… Жизнь — штука цепкая. Время шло, и те, кто остались, один за другим потянулись на огороды, на поля, в учреждения; откуда-то приехал пекарь, потом сапожник, и, надо сказать, появились клиенты и у нашей деревенской шлюхи Каролины. Люди упрямо цеплялись за жизнь, строили ее заново из обломков.

И вот в один прекрасный день — грузовики, автобусы, экскаваторы, лопаты, кирки, катки: в деревню вступило механизированное войско, неся с собой будущее. Тут и там, как грибы, вырастали деревянные бараки, люди приезжали издалека расчищать руины, разравнивать землю; ревели моторы экскаваторов, работали бетономешалки, мелькали лопаты и кирки — грохот и суета с утра до ночи. Этот грохот я слышу повсюду, внимательно вслушиваюсь, создается новое царство, шум раскатывается до горизонта, вздымается к небесам. Это голос будущего, это гордая мечта человека, боги содрогаются в гробницах, мертвые содрогаются в могилах, восстаньте, мертвецы былых времен! Мы, не ведавшие о собственном могуществе, придумали жизнь, о которой вы и мечтать не смели, создали новый уклад жизни на железобетонном фундаменте, утверждаем историческую правду, она теперь наша — слышите, презренные болтуны, полусгнившие мумии, пропахшие плесенью и нафталином? Восстань, падре Мойта, ты получишь новую церковь для новой религии, восстань и ты, мой старый отец. Может, построят и новую фабрику для рабочих завтрашнего дня. И доктор Абилио, врачеватель былых невзгод и нищеты. И мой старый учитель — «до чего ты глуп, дружок». Перехожу от одной группы строителей к другой, незнакомые рабочие, они приехали бог знает откуда и принесли с собой весть о новом мире. Перехожу от одной группы к другой, мне едва отвечают, все эти люди деловиты, энергичны, в их умелых руках — наша грядущая судьба. Теперь наша судьба — уже не темная сила, сокрытая в недрах земли или в бесконечном течении времени, вот почему они так энергичны, так целеустремленны. И человеческая судьба подвластна силе их рук. Ловкие руки нового человека расчищают улицы, хоронят зловонную гниль прошлого с его ленивым скотским существованием и многовековым застоем созидательных сил. Яркое солнце искрится в голубом небе, оно будет сиять в бесконечном завтра, прогнав из глухих уголков тени прошлого — униженность, покорность, извечное раболепие, привычку обнажать голову и кланяться, — оно сверкает неодолимой лучезарной силой. Перестроить человеческую жизнь, пропахшую ладаном и навозом, проходящую под знаком унижения от колыбели до могилы. Воздать человеку славу, достойную его героизма, — и он будет героем. Одним усилием вырвать жизнь из тисков всеобщей нужды, взметнуть ее высоко, пусть люди скажут свое слово богам и отвернутся от них, так чтобы боги отведали унижения, в котором жили мы. Хожу от одной группы рабочих к другой, меня не замечают, на меня даже не смотрят — титаны усердно трудятся. Спрашиваю об Архитекторе, мне не отвечают, лишь один из строителей молча удостаивает меня удивленно-хмурым взглядом и снова принимается за работу. Архитектор — точно какая-то тайная власть, неведомая сила, обретающая зримые черты под руками строителей. Был там десятник, производитель работ, спины не гнул, распоряжался, на мой вопрос об Архитекторе сказал только:

— Завтра этот экскаватор — туда, вниз, к дамбе.

Не спрашивай. Будь самим собой в этот солнечный час. В небесной синеве парит чайка. Белая, молочно-белая, улетает, во мне остается ощущение простора и высоты. Воздух слепит, искрится мириадами светлых частиц, замирая в отвесных солнечных лучах. Жаркие очажки по всему телу: на груди, на ногах, на пылающем лице. И казалось бы, тебе, ощутившему полноту бытия, избавленному от страха и неуверенности, вдохновленному и жаждущему жизни, на какое-то мгновение почувствовавшему себя богом в этом буйстве света, — ну что тебе все прошлое и будущее, когда тебя переполняет радость бытия? Твой дом — на берегу моря, вчера ты приехал, настежь отворил все окна, и ворвался ветер, вольный властелин необъятных просторов, и унес затхлый запах, прогнал тени прошлого из всех углов.

Ночью взошла луна, и лик ее сиял, посылая мерцающий свет в бесконечность. А сейчас ты лежишь, отрешенный от себя, пронизанный светом, как бы совершая таинство, обряд приобщения к богам. И все божественное начало, заключенное в твоем бренном, распростертом на песке теле, все, что сокрыто в глубинах твоего «я», куда извне не проникает ничего, кроме терзающих тебя невзгод, — все выходит наружу и материализуется в твоем лучезарном теле. Забудь обо всем. И будь чист, как небесная лазурь.

Но однажды я снова его встретил. Архитектора. Я бродил без цели, решил подняться к Голубятне. Так назывался полуразвалившийся домишко на пригорке. И тогда я его увидел. Он сидел на камне, ветер трепал его чахоточную бородку, он обратил ко мне худое лицо — кости, обтянутые кожей, — и глянул своими мигающими глазами. И сразу же поднял кверху высохший, как сучок, палец.

— Но кто задумывается над этим? Кто? Ведь построить дом — это прежде всего построить убежище для защиты от ветра и жары.

Как это так? Разве не утверждали убогие философы, пустопорожние болтуны, говорливые завсегдатаи кафе, что…

— Прежде чем строить дом, надо обосновать его необходимость. Вам случалось бывать в столице?

Я прожил там не один год. Тогда, конечно, вы там видели бидонвили. Да, видел. Тогда вам должно быть известно, что бидонвиль — это категорическое утверждение насущной необходимости иметь дом. В таком квартале нередко можно увидеть автомобиль. И телевизионные антенны на крышах. Человек живет, чтобы удовлетворять свои насущные потребности. Если это не удается, он пытается удовлетворить хотя бы ненасущные.