Вержилио Ферейра - Избранное [Явление. Краткая радость. Знамение — знак. Рассказы]

Мы оба насытились, я выпил чашечку кофе и теперь покуривал, глядя на море; Тезей тявкал. Ровная синяя дуга горизонта, полупустой пляж, залитый слепящим светом, солнечные лучи отвесно падают на раскаленный песок. Народ слушал песни, я тоже, слушала их и проститутка Каролина, слушали и ее напудренные товарки, прибывшие из других мест, они все еще кое-как зарабатывали себе на жизнь, потому что не все рабочие покинули деревню. Рабочих осталось мало — я, кажется, уже говорил об этом, — совсем мало. Работы приостановлены, о причинах толкуют по-разному. Что бы ни случилось, всегда найдутся объяснения, но на этот раз вышло так, что объяснения ничего не проясняли, рабочих осталось мало. Разъехались кто куда искать работы на действующих стройках, но тут — социальная справедливость и борьба против урезания и задержки заработной платы, за ее увеличение, за оплату сверхурочных и еще целый ряд требований… Я курил, глядя на море, пес лаял, полный своего собачьего нетерпения. Ровный горизонт, день застыл, перед тем как склониться к вечеру, беспощадное солнце сверкает в синеве. Уходящее в бесконечность море вздымает у берега ленивые волны, вдали белеет парус, один среди бескрайних просторов, — гитаристы перебирают струны, выполняя свою революционную миссию. Они приехали издалека, привезли с собой слово искупления и теперь доносят его до загрубевшего в невежестве народа, о господи! Должно быть, все это правильно, просто я чего-то не понимаю. Наверное, правильно — гитары поют о мире справедливости, сулят гибель капиталу, славят пролетариат, воспевают радость, которая существует пока что только в их песнях, земной рай, не похожий на библейский, славят высшее счастье — поэтическое призвание, славят грядущее воплощение человеческой мечты и все хорошее, что только можно себе представить, голоса певцов летят к звездам, о господи! Только я еще чего-то не понимаю. У меня скверная привычка, мне надо знать, как все это будет. Как будет осуществлено на практике. Да нет никакой практики, есть только абсолют, воплощение всеобщей мечты, радость и счастье — вот о чем поют гитары, какая там практика, просто я чего-то не понимаю. Ты — жалкий раб, покорно влачащий цепи, в которые заковало тебя твое сословие. Правда жизни — не в арифметике, не в бухгалтерском учете дебета и кредита, правда жизни… Глаза мне застилает туман, где-то в темном небе затерялся мой знак зодиака. Они приехали издалека с гитарами под мышкой, вестники чуда, им ведом знак грядущего, надо только их слушать. И вот один из певцов, худой и нервный, попросил:

— Падре Силвино, спойте что-нибудь!

…и падре Силвино взял гитару у собрата по религии, Иисус Христос — член их всемирного братства. И запел песню в танцевальном ритме, пристукивая в такт ногой, и вдруг — я стоял неподалеку от помоста — народ расступился, в круг вышла проститутка Каролина и начала крутить бедрами. Стоявшие в кругу стали хлопать в ладоши, отбивая такт, падре Силвино продолжал играть сарабанду, Каролина крутила бедрами, тяжелые ягодицы перекатывались, как огромные шары. Вышла другая проститутка — некоторые из них остались, хоть рабочие и уехали, — потом еще одна, все единодушно вышли помогать строить будущее, падре Силвино подыгрывал им на гитаре. И пел. Женщины брались за руки, образуя круг, расходились, кружились поодиночке, воодушевленные призывом к братству, среди них были и худые, костлявые, и вертевшиеся волчком низенькие толстушки, и дородные девки с колыхавшейся пышной грудью. Плясуньи наклонялись, снова выпрямлялись, прихлопывали в ладоши, подняв руки над головой, зрители подбадривали их выкриками, отбивали такт — падре Силвино, Евангелие, Христос сказал, кто из вас без греха, пусть первым бросит на нее камень, — подбоченясь, выступали, выпятив грудь, как тореро, сходились в центре круга, снова отступали, били каблуками в землю, хлопали себя по ляжкам, потом брались за руки и шли по кругу. И это было прекрасно — вот оно, идеальное братство всех и вся, тут полное единение, нет места различиям, тут и проститутки, и священник, и народ, и евангельская истина, и революционная правда, и дерьмо, и мечта, а над всем этим — звездный небосвод, и где-то меж звезд — грядущая радость. Но я устал. Беру Тезея на руки, не спеша спускаюсь к пляжу. Что делать дальше? Пойти домой? Нет, пусть уж весь этот день будет посвящен солнцу и морю. Может, взять напрокат тент? Солнце еще высоко, бьет лучами в раскаленный песок. Жжет мне плечи, завтра буду красный как рак, я вобрал в себя столько солнца, что мне распирает грудь, и она готова взорваться, как бомба. У самой воды, вдоль берега, еще тянется полоса кричаще-ярких разноцветных зонтиков. Еще ходит взад-вперед торговец пирожками — gateaux, cakes, Kuchen [49] Пирожки, пирожные (франц., англ., нем.). , — на всех языках предлагая свой товар; на нем белые брюки, белая куртка, белая шапочка, и лоток у него белый — все белое, потому что это цвет пляжа в солнечный день. Проворно ступает по песку босыми ногами.

— Не хочешь ли пирожка, Тезей? На десерт. Эй, молодой человек!

…и продавец тотчас подошел к нам; поставил лоток на землю. Лоток открывался сбоку, и внутри было несколько полок, на которых рядами располагались сладкие пирожки и булочки — надо что-то выбрать для Тезея.

— Как вы думаете, что лучше взять для собаки? Пожалуй, пусть он сам выберет…

…это было совсем нетрудно, Тезей подошел к лотку и стал принюхиваться, продавцу это не понравилось, он не позволил. Тогда я сам выбрал булочку — как оказалось, с кремом — и, подстелив клочок бумаги, положил ее перед Тезеем. Под навесами тут и там расположились компании, приехавшие на пикник, — я положил бумагу и булочку на песок. Есть лучше всего на свежем воздухе. Особенно на пляже. Не беда, если в пищу попадет немного песку. Зато здесь насыщается сразу все тело. И принимаешь внутрь не только то, что ешь, а впитываешь в себя Вселенную. Над этим надо подумать. Не только цыпленка с рисом или бифштекс с жареным картофелем, но также и растущее рядом дерево и его тень или море, солнце и бесконечность — над этим надо подумать. Что ты на это скажешь, Тезей? Пес лизнул булочку, покатал ее по песку, стало быть, сыт, набил брюхо — что же дальше? Сижу один под тентом, скоро ко мне подойдет служащий пляжа получить за полдня — что же дальше? Тезей посмотрел на меня с опаской, как бы прося прощения.

— Ладно. Ничего страшного. Со всяким бывает, голод — это нечто абсолютное. Люди пытаются его утолить, но ему все мало. Хотя бы лизнуть. Даже если понадобится изрыгнуть содержимое желудка, лишь бы снова есть. Может, и у тебя свой, собачий абсолют? Даже если придется заложить два пальца в горло. Все равно мало. Все мыслимые и немыслимые огорчения, знания, мудрость, успех, распутство, счастье и деньги — все это в любых сочетаниях — прожитые годы…