Вержилио Ферейра - Избранное [Явление. Краткая радость. Знамение — знак. Рассказы]

— Не смейся. Вот медицинская энциклопедия конца прошлого века, хочешь взглянуть?

Подошел к этажерке и вытащил толстенный фолиант.

— Так… Цинга. Вот здесь. Для цинги характерно то-то и то-то… Лечение: фрукты, содержащие кислоту, например апельсины, лимоны и тому подобное, а также уксус. Ничего себе! Уксус. Обходились одним уксусом. У них уксус всемогущ, все равно как отец наш господь бог…

В воздухе порхали птицы, возвещая весну, из сада доносился запах земли, возрождающейся к новой жизни. Напоминание о бытии, о начале всех начал, о непостижимом будущем, о назначении человека, о полной свободе существовать, жить. Весенний день, властный призыв к свершению судьбы — во имя чего? Во имя кого?

— Уж вы скажете, сеньор доктор, ведь если бы не господь бог наш…

Врач упрямо хочет заменить ей бога витамином С, но она за бога держится крепко.

— Уж вы скажете, сеньор доктор!

Корика протестует, еще бы — заменить господа бога витамином С. Кто знает, чего в ней больше: глупости или упрямства, она протестует, врач готов от ярости взвыть, оборачивается ко мне:

— Ты только посмотри на нее!

А я все понял. Низвергнуть бога с алтаря. Потом разрушить алтарь. Потом весь храм. А потом уничтожить и память о нем. Как будто ничего и не было. Разрушить и знак, и знамение. Видимое и невидимое. Как будто ничего и… Но Корика не хочет. Слишком глубоко в нее въелись нищета и невежество. Врач рассеянно пожимает плечами.

— Ну что я могу с ней поделать?

Видимое и невидимое. И все будет продолжаться, как будто… Как будто невидимое еще существует.

— Что тут поделаешь?

Ничего не поделаешь. В тугой клубок сплелись нищета и невежество. Корика. Держит ребенка на руках, зажав в кулаке лекарство.

— Сеньор доктор всегда говорит такие вещи… Ведь если бы не бог, что бы мы делали в этом мире?

Знак и знамение. Врач улыбается, я тоже снисходительно улыбаюсь. Невежество въелось в кости — врач улыбается…

— Тогда ступайте себе с богом, с отцом небесным. Но лекарство малышу давайте обязательно.

Был весенний день, властный призыв к свершению судьбы — во имя чего? Во имя кого? Солнечный день. Весенние запахи.

А летом, во время праздника, Корика должна была выполнить обет. Дайте мне собраться с мыслями — да замолчи ты, Тезей. Перестань скулить, фу, я хочу понять. Доктор Абилио понимает, Корика понимает. А я — нет. С одной стороны — Корика и всемогущий бог, которому подвластны все доктора и все лекарства, и тем и этим отводится свое место. С другой стороны — доктор Абилио с упаковкой витамина С. Я тоже предпочитаю витамин, а с отцом небесным не в ладах, и я улыбаюсь с чувством превосходства образованного человека над скудоумием Корики, но не над ее убежденностью в необходимости выполнить обет. Доктор уповает на витамин, она — на Иисуса, снятого с креста, которому принадлежит и витамин. Я тоже принимаю витамины и обхожусь без господа бога, уступая его Корике, но меня изумляет сам факт существования витаминов — что скажешь, Тезей? Ладно, сейчас пойдем, день остывает над морем. В этот час все сущее задумывается о конце всего сущего, на высоком крутом берегу окна домов брызжут отраженными солнечными лучами. По бокам солнечной завесы море стало темно-зеленым, холодным, пляж опустел. Но не надо скулить, Тезей, Корика должна выполнить свой обет, я хочу посмотреть. Я уже там, процессия прошла половину пути, позади видна часовня, вся в праздничной иллюминации. С деревянных планок в строгом геометрическом порядке свисают масляные лампы, вырывая из тьмы очертания окружающих предметов. Дальше, в темноте, огни редеют, геометрический порядок исчезает, очертания предметов расплываются, а еще дальше, где-то у нашего дома, играет духовой оркестр, в вечернем воздухе далеко разносятся медные звуки. Я присоединился к процессии на полпути, хочу посмотреть, как Иисуса Христа переносят из часовни в церковь. Четыре гиганта сгибаются под тяжестью носилок, у них с собой толстые колья с развилиной на верхнем конце, чтобы можно было подставить под ручки носилок и отдохнуть. На огромных носилках лежит Иисус Христос, снятый с креста, его обнаженное тело покрыто ранами, над ним возвышается крест, на котором висит саван, а к кресту прислонилась скорбящая божья матерь. Под носилками — Корика. Ползет на коленях по мощенной камнем дороге, у носильщиков от тяжести подгибаются ноги. Две женщины идут по бокам, хотят ей помочь, протягивают руки, она их не принимает. Бог не потерпит такого обмана. И Корика продолжает самоистязание, стараясь поспеть за носильщиками. Падре Мойта оглядывается, глазами показывает, чтоб не спешили. Он идет перед носилками, по его знаку носильщики приноравливают шаг к движениям Корики. А та в свою очередь пробует ползти быстрей. Вижу, как она переваливается с боку на бок, разбивая о камни худые колени. Из них, должно быть, льет кровь, как из ран распростертого на носилках Христа. Корика старается изо всех сил, время от времени невольно вскрикивает, когда какой-нибудь острый камень ставит преграду ее рвению. Она молится. И поет — поет? — раз все поют, и она должна петь. От часовни до церкви путь немалый, договор был кабальный, бог взял себе львиную долю, но она договор выполнит. Ползет на коленях по камням, а бог на носилках ведет строгий счет. Женщины подступают к ней, она смотрит то на одну, то на другую, не отваживается на сделку с совестью. Женщины протягивают ей руки, чтобы помочь, а она все смотрит, священнику надоело идти медленно. Он делает ей знак, сердито говорит что-то, и Корика принимает руку одной и другой женщины. Теперь ей легче ковылять, но колени, как видно, в крови. Тверды камни мостовой, а некоторые из них еще и с острыми краями — господь бог получит свое сполна. На повороте я останавливаюсь, хочу посмотреть вблизи, Корика, вихляясь всем телом, проползает мимо меня. И поет. Для нее в жизни существует определенный порядок, где всему свое место: и земле, и небесам, и витаминам — доктор Абилио этого не понимает. Сидит со мной в гостиной, он только что из могилы, из него не выветрился смрад безбожия. На повороте обгоняет меня, отчаянно жестикулирует, делает знаки ползущей на коленях Корике. Но ничего не поделаешь — предрассудки сильны, скандала он не хочет. Гляжу вслед раскорячившейся Корике, до церкви уже недалеко. Женщины изо всех сил тянут ее за руки, едва не отрывая от земли, концы шали развеваются по сторонам, точно крылья. Только сейчас замечаю, что за ней идет еще одна женщина. Несет на руках ребенка — так бог скорей поймет, за что ему воздается. В жизни есть порядок, его надо соблюдать. Корика уже почти отдала свой долг господу богу. Над ней — тяжелые, крепкие носилки, она стоит на истерзанных коленях, ждет избавления. Носильщики отдыхают, подставив рогатины под ручки носилок, отдыхает и господь бог. Перед тем как Иисуса Христа внесут в церковь, падре Мойта должен прочесть особую молитву. Корика стоит на коленях, она исполнила свой обет. Процессия входит в церковь. Колени — сплошная рана, господь бог, как видно, доволен, вычеркивает Корику из списка должников и отпускает с миром.