Вержилио Ферейра - Избранное [Явление. Краткая радость. Знамение — знак. Рассказы]

— Сеньор женится на мне или нет?

Он закурил, глубоко затянулся.

— Ну конечно, малышка.

Но его вдруг поразила откровенность ее вопроса.

— А с какой стати ты спрашиваешь об этом именно сегодня, девочка моя?

— Кстати или не кстати, но я уже сыта отговорками, сеньор инженер. Поиздевались, и хватит. Сегодня вы должны точно сказать, да или нет.

Он замер, охваченный каким-то недобрым предчувствием. Но тут же снова воспрянул духом и попытался улыбнуться.

— Да, конечно да, сколько раз надо повторять, малышка? Ну иди же сюда, ложись…

— Обождите немного.

Она резко встала, но он схватил ее за юбку.

— Что такое? Ты куда?

— Домой.

— Домой? Зачем?

— Пустите меня, вам же лучше будет…

Потеряв голову, он закричал:

— К черту! Сейчас же сядь и объясни все толком! — Но тут же изменил тон, почти раскаиваясь в своей грубости. — Ну садись же, не дури…

— Ладно… Коли вы так хотите… Только потом не жалейте.

Девушка села, и инженер снова обнял ее, на этот раз гораздо нежнее.

— Что там у тебя стряслось? Чего ты дома забыла?

— Я все расскажу отцу.

— Что-что?

Его дрогнувший голос слишком громко прозвучал в роще. Из-за неплотно прикрытой двери по-прежнему сочился свет, и внезапно инженера осенило — он теперь понял все. Огляделся вокруг: белизна песчаного склона, неясные очертания деревни, окутанной теплой дымкой лунного света. Он подумал, что в открытой драке справился бы, пожалуй, даже с семью противниками. Глухое бешенство охватило его. Но он снова заставил себя рассмеяться. «Спокойно, какого черта! Никто меня не съест». И спросил:

— Так ты не хочешь сегодня? Ладно, тогда я пойду. Спокойной ночи. На этот раз без шуток.

Она исступленно схватила его за руку.

— Остановитесь!

Голос ее дрожал. В тишине слышно было, как шуршат листья под ногами.

— Почему? Быстро, говори все начистоту! Ну же!.. — глухо потребовал он.

— Они… Но все еще может обойтись! — Но тут в девушке вдруг проснулась какая-то дремавшая раньше гневная сила, и она сказала глубоким, как у всех ее соплеменников, голосом: — Может обойтись. Но сеньор ведь думает, что все вокруг из дерьма сделаны. Так он ошибается.

Она встала и одним прыжком перемахнула через изгородь. Но, когда он тоже поднялся и спрыгнул на откос, вдруг появились ее братья: они приближались с двух сторон, загораживая ему дорогу. Инженер нерешительно шагнул вперед и попытался разглядеть парней в тусклом свете месяца. Стараясь изо всех сил сохранить спокойствие, он заговорил первым:

— А, это вы. Ну и напугали же вы меня, честное слово. Я вижу, сегодняшний поход вам нипочем. Не забудьте, послезавтра идем в сторону часовни. Ну ладно, пока.

Тысячелетнее рабство заставило братьев смолчать. И тогда сверху, со стороны дома послышался спокойный и уверенный голос старика-отца:

— А ну-ка, заткни глотку этому негодяю, Жуан!

И все сразу изменилось. В глазах инженера ясно отпечатался образ высокого человека, голова его была озарена светом, а на груди белели лохмотья рубашки. Братья разом кинулись на инженера. Но тот, прикинув расстояние и предвидя этот выпад, быстро отступил и двинул одному из братьев ногой в живот, парень покатился по склону. Инженер тут же повернулся к другому. Ноги скользили на песке. Прежде чем мальчишка успел замахнуться, инженер наотмашь со всей силы ударил его в грудь, и тот пошатнулся. Оба дрожали от волнения, от обжигающей ярости и животного отчаяния. А немые горы вокруг оглушали людей своим величавым одиночеством. Подпрыгивая и оглядываясь, стараясь как можно крепче вцепиться в землю шипами горных ботинок, инженер метил парню в лицо, в челюсть, а тот загораживал дорогу, орудуя здоровой, не по росту дубинкой. Но старику показалось, что сын слишком неуклюж, и, разъяренный, он сам стал спускаться с террасы. Вышел в рощу и, опираясь на изгородь, быстро пошел к ним вниз. Краем глаза инженер заметил на террасе стройный силуэт девушки. Нужно было поскорее расправиться со старшим, который пока что все время промахивался, а тот, второй, еще не успел подняться с земли. Старшего инженер тоже попытался ударить в живот, но поскользнулся, и удар дубинки пришелся ему прямо по икре. Теперь его окружали все трое врагов. Тут сверху раздался пронзительный крик, разорвавший ночную тишину и прокатившийся по всем окрестностям:

— Отпустите его!

Но старик уверенно поднял нож и дважды всадил его по самую рукоять.

— Свинья!

Инженер обливался потом. Он почувствовал, как рука, втыкая нож, бьет его по спине, и обернулся. Сопротивляться было невозможно. В отчаянии он бросился к прогалине, а все трое за ним. В запале схватки ими овладела жажда крови, их душила слепая злоба. Инженер как одержимый мчался вниз по склону. Но вскоре силы стали изменять ему, и на повороте тропинки он оступился. Но инерции ему еще удалось удержаться и не упасть, хотя ноги ныли и подкашивались, но тут он почувствовал, как в голове будто взорвалось что-то. И, словно лопнула управлявшая ими пружинка, вскинулись и повисли руки, ослабли, подогнулись в коленях ноги, безвольное тело упало на землю.

Но братья еще не насытили свою ярость, и старику пришлось урезонить их:

— Хватит. Он свое получил.

Молча, тяжело дыша, стояли они над мертвым телом.

На белом песке в зыбком лунном свете виднелась окровавленная голова, свесившаяся к плечу, темные волосы на груди под распахнутой рубашкой. В объявшей их тишине слышались только приглушенные рыдания на террасе.

— Свинья! — снова выругался старик.

И девушка смолкла. Старик направился к дому, опираясь на изгородь. На полдороге он обернулся, через силу сказал:

— Бросьте его в реку. — И пошел дальше, устало согнувшись почти до земли. Потом опять обернулся: — Головой вниз.

Братья попытались поднять тело. Но у них ничего не получилось. Тогда старший обхватил туловище, так что рука трупа, качаясь, касалась его коленей, а младший взялся за ноги, и им наконец удалось спуститься по тропинке. Они пошли по той стороне дороги, которая пряталась в тени олив. Поднявшись на мост, братья взяли труп за ноги и, удерживая его в вертикальном положении, сбросили в воду. Короткий глухой всплеск нарушил ночную тишину. Потом все снова стихло.

— Жуан, — вдруг резко окликнул младший, положив руку на плечо брата, — по-твоему, я оказался слабаком?

Старший оторвался от перил и пошел. Вынул из кармана сигарету, поискал спички, потом сказал, протянув руку:

— Дай-ка огоньку.

Руки он сунул в деревянные башмаки, к культям ног прицепил резиновые полупротезы и на четвереньках, как бывало в далеком детстве, выполз на улицу. С лацкана его пиджака, напоминая орденские ленты, свисали лотерейные билеты. Жаркие лучи солнца, точно ободряя калеку, похлопывали его по спине, а попадая на булыжник мостовой — отскакивали снопом искр. Дарованную небом жизнь Шоурисо видел и воспринимал как четвероногий: снизу вверх. На площади, где он, как правило, болтался весь день, ему встретились сапоги полицейского Жоакина.