Вержилио Ферейра - Избранное [Явление. Краткая радость. Знамение — знак. Рассказы]

— Да кто их знает, что у них на уме! Так уж здесь повелось. С этими людьми сладить не просто, вы, господин инженер, лучше поостерегитесь.

— Но, друг мой, как же вы не понимаете, что и отец, и братья… Да они с радостью… Все естественно, и никакого насилия.

— Так ведь это снаружи, а что у людей на душе, мы не знаем. Так что вы уж будьте поосторожней.

— Но послушайте, друг мой… Я же мужчина. Или им хочется, чтобы я…

Гомеш как-то нехорошо, непонятно улыбнулся. Ему бы и самому хотелось получше узнать сумрачную душу здешнего народа. Но вот ведь Гомеш из этих мест, а тоже разобраться не может.

— Все бы ничего, сеньор инженер, будь вы один из них. Это было бы вроде как семейное дело. Ну, а если кто со стороны, из господ, — это другой разговор, какая уж тут семья… Не знаю, сможете ли вы понять меня.

Он и не понял тогда. Но сейчас, в этой враждебной ночной тишине, слова Гомеша как будто прозвучали снова — гулко, как в пустом соборе, — и они показались ему страшными, исполненными какого-то грозного смысла. Осторожно высунувшись из-под прикрытия деревьев, он ступил в грязь, но тут же опять затаился в тени каштана, прижался к стволу: появились двое мужчин, а впереди них женщина. Он хорошо видел темные силуэты на светлом фоне травы. Не торопясь они прошли совсем рядом, и он услышал их тяжелое дыхание. Спускаясь вниз по улице, прохожие скоро растворились в сумраке.

Крадучись, инженер преодолел оставшиеся несколько метров и наконец очутился у ручья. Он расцарапал руки о колючий кустарник, сильно ушиб ногу, весь вымазался в грязи. Жгучая волна жалости к самому себе, такому несчастному и покалеченному, захлестнула его с головой, и жалость эта была сладостна, как умиротворяющее веяние смертельного покоя. И надо же быть таким ослом — чтоб ему сразу пойти прямо по дороге! Никто бы его там не тронул. И вместо того, чтобы пробираться по обсаженному эвкалиптами переулку, можно было обогнуть сад снизу, под прикрытием олив. Спокойно. С чего он взял, что кто-то собирается нападать на него? Да, но один раз это уже случилось. Правда, тогда он был чужаком в деревне, спутался с женщиной не своего круга, и они отомстили ему. Ну и ладно, дело прошлое. И было-то всего лишь раз. Теперь же, когда он нанял ее братьев, никто не посмеет совать нос в его дела. Гомеш просто болван. Ведь и она, в сущности, ничем не отличается от этих скотов, и нечего тут раздумывать, пора двигаться дальше.

На секунду он представил себе, как смеялись бы его лиссабонские друзья над его теперешним жалким и нелепым положением. Одному из них инженер в письме описал свое любовное приключение как забавный анекдот. Но сейчас, затерявшись в ночи, он чувствовал, что деревня откровенно навязывает ему свою жестокость. Вот бы этим щеголям с тугими воротничками до ушей и в модных ботинках с подковками очутиться здесь, на этой грубой земле, среди бесплодных скал. И, представив себе это, инженер немного приободрился. Но тут же вспомнил, что он-то совершенно беззащитен на открытой прогалине: стоит только захотеть — и в него запросто можно угодить камнем. «К черту! Никто тебе ничего не сделает!» И все-таки он прибавил шагу, напряженно вглядываясь в темноту и сдерживая дыхание. Над скалистой грядой, поросшей кое-где соснами, взошел месяц, и его свет слегка рассеял ночной сумрак. Часы в деревне гулко пробили два, вдали лаяли собаки, им в ответ залилась еще одна, откуда-то сверху. Черт возьми, он почти у цели. Темное пятно пастушьего домика ясно виднелось меж двух высоких скал. Инженер спустился к речке, которая вилась между скалами, и его ноги заскользили по камушкам, намытым дождями. Оставалось только миновать старые сеновалы и подняться наверх. Если бы кто-нибудь хотел его подстеречь, то скорее всего притаился бы возле речки. Все-таки, перед тем как выйти на открытое место, инженер внимательно оглядел все подозрительные укромные уголки. Но вокруг было пустынно и тихо. Теперь он исполнился сознанием невиданной храбрости. Он закурил, позабыв про страх, и вместе с этим необычным для него спокойствием им вдруг опять овладело желание, сначала глухое, потом все более жгучее, влекущее. А если все-таки нападут? Да полно! Никто его не тронет.

Дорога потемнела от навоза, от грязи и вечной сырости, точно камни на старом гумне. Чуть впереди показалась маленькая прогалина, а дальше — ее дом, прямо на белопесчаном склоне над эвкалиптами. Вон на той высокой террасе инженер впервые увидел ее, когда однажды вечером, разгоряченный и грязный, возвращался домой с гор. Сейчас он обогнул террасу снизу и едва успел постучать в заднюю дверь, как тотчас открылось окошко и послышался тонкий голосок:

— Идите, я сейчас.

Инженер не удивился, что она ждала его, он верил: девушка любит его с животной преданностью. Посреди эвкалиптовой рощи была пещера, устланная сухой листвой, там он и устроился. Отсюда инженер видел сияющий клинок месяца в вышине, и глубокий покой и ублаготворенность наполняли его. Некоторое время он лежал, глядя в небо, и был почти счастлив. Наконец послышался легкий шорох песка под босыми ногами девушки, зашелестели сухие листья, и вскоре меж двух стволов показалась она сама. Инженер резко приподнялся, опираясь на локоть, и почувствовал сладостную дрожь. Но девушка шла медленно, порой замирая на месте, и настороженно прислушивалась.

— Ложись. Никого здесь нет.

Но девушка только присела рядом и провела рукой по его лбу.

— Вы вспотели.

— Ляг.

Он грубо привлек ее к себе, но она крепко уперлась руками ему в грудь.

— Что еще такое?

Она не ответила и снова принялась вытирать его покрытый испариной лоб. Потом вдруг резко выпрямилась.

— Подождите!

Теперь насторожились оба.

— Что там?

— Слышите, чьи-то голоса?..

С минуту они молчали, прислушиваясь, потом инженер попытался успокоить ее:

— Да никого нет.

Она снова села, подчиняясь рукам, обвившимся вокруг ее талии, Горячее дыхание мужчины обжигало ей лицо.

— Ну перестань же упрямиться, иди ко мне…

Он сжал ее в объятиях, но девушка высвободилась и на несколько секунд так и застыла, отчужденная и задумчивая.

— Да что это сегодня с тобой? Разрази меня гром, я ничего не понимаю.

Она ничего не ответила, будто не замечая этой вспышки раздражения, подхлестнутого неутоленной страстью, и только обрывала с ветки эвкалипта сухие листочки. Наконец он взорвался:

— Все, хватит с меня. Спокойной ночи.

— Погодите, — умоляюще прошептала она, тронув его за руку.

Инженер взглянул на нее, не понимая этой печальной, взволнованной мольбы.

— Ну, говори же, какого черта!

Он неуверенно оглянулся на темнеющий в отдалении дом, и ему показалось, что из-за неплотно прикрытой двери пробивается слабый свет, однако инженер был слишком возбужден и не придал этому значения. Внезапно она резко и прямо спросила его: