Грим - Никита Никуда

- Не надо ее в огонь. Мы из нее лодку надуем.

Она хлопнула в ладоши, подскочившие тут же лягушки бросились лодочку надувать. Уключин в бортах не оказалось, вставить весла было некуда. Штабс-капитан связал их между собой, получилось одно, двухлопастное.

Лодка чуть шелохнулась, когда он, вслед за Катей в нее ступил. Доверчиво и без опаски, хотя выглядел этот чудо-челн утло.

Он оттолкнулся веслом от берега. Лодку подхватила волна, она закачалась плавно и поплыла. Берег медленно удалялся, вода покачивала. Ветер повеивал осторожно, словно на чашку чаю дул.

Вода была столь прозрачна, чиста, что видна была лежащая на дне русалка, а рядом с ней - кто-то еще. Красивая. Подплывали караси, пили воду с лица. Утлая любовная лодка стояла как раз над ней.

- Кто это с ней?

- Телеграфист.

С телеграфистом он был лишь визуально знаком. Знал, что звался он - Александр Олеандрович. Что увлекался покером и других увлекал. И хотя отражение в воде искажалось, благодаря игре света и волн, черты его были отчетливы.

Показалось или послышалось пение.

- Хорошо лежать на дне,

Где с тобою мы одне...

- Брось весло, - сказала Катя. - Здесь невидимое глазу течение. Оно само, куда надо, нас вынесет.

Они плыли далее, отдавшись течению, вдоль кисельного берега, вдоль зеленого, вдоль берега, слоновой кости белей. Когда плыли вдоль скалистого берега, а высоко над ними навис утес, что-то упало сверху прямо штабс-капитану в карман. Но он тут же забыл про это, зачарованный видением града небесного, заметив сначала его отраженье в воде.

Отраженье переходило в реальный город, стоявший на берегу, как будто постепенно выбирался на сушу град сей. И не понятно было, земной ли город отражался водой, подводный ли - берегом, и оба они имели подобие в небе.

Лодка причалила. Они сошли.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Лошадь, вопреки увереньям ментов, дорогу не знала. Из-за чего у нее постоянно возникали трения с псом. Считается, что лошадь - животное более рассудительное и всегда, куда надо, выведет, поэтому в выборе направления мы положились на нее, и в итоге, вместо того, чтобы въехать в Манду после полудня, проблуждали два дня. То есть шесть или восемь раз спустя, если мерить время Маринкой.

Маринка, хоть и скулила вначале - не хочу, мол, в Манду, это наёбка какая-то - с направленьем смирилась. Мы с псом пока еще ухитрялись кормить ее оба рта. Мне удалось постепенно перейти на 8-часовой режим, а впоследствии - и на двенадцати. Ибо, ощущая сухость в тестикулах, я опасался, что скоро от них только скорлупа останется, а мой бедный Йорик все более преображался в подобье адамовой головы. В результате чего отношения наши немного испортились, мы сцепились, она пнула меня в (и без того многострадальный) пах, я же в приступе ярости обозвал ее шлюхой, хотя к настоящим шлюхам (среди них и воровки есть) ярости я никогда не испытывал. Пришлось связать ее и приторочить к седлу, ведя под уздцы сутулую лошадь. Я и сам еле ноги передвигал: в борьбе с этой бабой до невозможности изнемог.

Манда всё не показывалась, словно невидимка была. Ни жилья вокруг, ни жнивья, ни живья. Лошадь плелась, Маринка скулила, пес нюхал воздух и рыскал туда-сюда, и когда уже я решил, что направленье вконец утеряно, вдруг почувствовал сильнейший стыд, от которого покраснел и даже слезы из глаз брызнули. Но, тем не менее, приободрился, а когда мы нащупали, наконец, колею, а слева и справа миновали две захудалые деревушки - Виру и Майну (что было мимоходом проассоциировано как Война и Мир) - я понял, что до нужного нам поселения уже рукой подать.

Начинало припахивать. Я думал, что виной тому вонючий солончак, обочь которого нам приходилось двигаться, но серая слизь вскорости прекратилась, а запах - нет. Дорога пустилась вниз, растительность почти вся кончилась, только произрастал подалее от обочин невысокий колючий кустарник со спелой горько-соленой ягодой, да простиралось пространство, усеянное ржавым железом, мусором, утыканное крестами могил, словно чьё-то поле славы или погибели. И вот нам открылась, как на ладони, Манда, с нависшим над ней небом в каких-то лиловых, будто заплатах, бубнах. Змеилась река, а в небе, не так лиловом, как эта пара заплат, барражировал оранжевый самолет.

Видно, что это буддийское поселение раньше окружала стена. Фрагменты ее, выполненные из заостренных бревен, какими раньше в Сибири обносили остроги от нападенья бурят, еще кое-где в старой части города сохранились. Дорога же, на которой стояли мы с лошадью, упиралась в некое подобие КПП, каковым служило каменное арочное перекрытие и башня, наподобие нашей, съёмской, Пороховой.

Слева за городом громоздились какие-то груды - свалка, наверное. Справа протекала река, еще не вернувшаяся в русло после весеннего половодья. Часть квартала, состоявшего из деревянных домов, была подтоплена, пустившийся вплавь околоток к берегу греб. К своему сожалению, ни моста, ни парома через эту реку я не увидел. Только в лодке кто-то размашисто греб, но не в ту, куда было нам нужно, сторону.

Этот городок, окруженный помойками, симпатий к себе не вызывал.

Жара усиливалась, а воняло так, словно ударом о камень разбили тухлое мировое яйцо. Я даже подумал, что населения в этом пункте нет, ибо не выдержали, окислившись этим воздухом - умерли или ушли, но перед самыми городскими воротами функционировала заправочная станция, стоял вагончик - 'Замена масла. Крышевание. Шиномонтаж'. Из вагончика вышел, приглядываясь к нам, рабочий мужчина с баллонным ключом через плечо. Спереди на нем был замызганный фартук.

- Что это, братец, воняет у вас так? - первым делом спросил я после приветствий.

- Продукты разложения общества бродят. Да ты привыкнешь, входи, - заверил меня монтажник.

- Вообще-то нам за реку. Да вот что-то паром...

- За реку? Там, говорят, раздолье. Трава по пояс. Хоть косой коси да косяк набивай. А паром снесло вниз по течению.

- Я давно еще слышал, что здесь деревня была. А теперь гляжу - город возрос. Неужто буддизму прибыло?

- Буддисты ушли давно. Только слово от них осталось. Да вот только растолковать некому, что сия Манда означает.

- Куда же они переселились?

- В Нездешний район, - туманно объяснил этот рабочий, - Всеобъемлющей области.

Шутил, вероятно. Я ссадил с лошади Маринку, вынул из нее кляп, развязал. Обождал, что теперь будет. Но повела она себя тихо.

Мне не хотелось входить в этот город. Но справа и слева простирались мусорные холмы, и затеряться в них не хотелось еще более.

- А нельзя ли его обойти?

- Можно и обойти. А можно прямо, прошмыгнув через прошмандовочную. Так вам гораздо короче будет. Все равно стражи нет давно никакой. Кто хочет, тот и снуёт.

- А от кого крышуете? - спросил я, желая соблюсти все формальности.