Канта Ибрагимов - Стигал

– Никаких полетов! Все!

А я ей пишу: «Купи билет. Лето кончается. Дома дела. Надо».

– Куплю, – наконец, после почти полутора месяцев, соглашается она. – Только при условии, что в ноябре на всю зиму вернешься… Зимой там одному жить тяжело. Согласен? – теперь она здесь всем руководит.

«Согласен», – киваю я.

– Тогда пошли.

Мы с Маккхалом жили в небольшом двухэтажном доме – у меня весь второй этаж. Этот дом пока арендуют, готовятся выкупить. А рядом большой дом – собственность зятя и Шовды. В их доме я каждый день по много раз бываю – главное, внука ласкаю, играю с ним, так что Маккхал «ревнует». Помимо прочих, в центре дома – гостиная комната, где стоит большой рояль, – свадебный подарок Шовде, здесь мы часто ее слушаем. А сейчас, перед моим отъездом, она меня впервые пригласила в свою комнату. Первое, что я заметил, – свою фотографию на стене. В самом центре – я с женой. Тут же и фото Маккхала со своей покойной супругой. Еще много-много фотографий, в том числе и самой Шовды на концертах, и внука… И отдельно фото младшего сына. Точь-в-точь как у меня. Надо же, мы оба выбрали один и тот же кадр. Оператор уловил момент, когда он как бы посмотрел в камеру. У меня словно ноги подкосились, я сел. Шовда тоже села напротив, тихонько заплакала. Я не мог и не хотел ее успокаивать, у самого глаза слезятся:

– Это я через участкового тебе кассету доставила, – она не смотрит на меня. – Думаю, ты догадался.

– Угу, – мычу я.

– Сейчас очень жалею. Но тогда ситуация и мысли были иные, – она вытерла слезы, посмотрела на меня. – Тебе, наверное, очень интересно, откуда она у меня?

– Угу.

– Скажу в двух словах. Впрочем, ты и так все, может быть, знаешь… Внук дяди Гехо постоянно вокруг меня ошивался, это было, когда я была совсем юна. Но я его всегда почему-то терпеть не могла. А когда деньги нужны были на твою операцию, я согласилась с группой наших артистов поехать в Грозный на свадьбе выступать. Дальше ты все знаешь. У меня особого выбора не было, и тетя настаивала, мол, это единственный мирный исход. В общем, как невесту внучок привез меня в Москву, поселил в квартире на Ленинском, сказал – мне подарок. Он первый месяц-полтора еще изредка появлялся, а потом прислал нукеров – развод. И тут выяснилось – квартира съемная. Хозяева попросили наши вещи забрать. У меня-то вещей не густо – он мне ничего не купил, да я и не хотела. Знала, что это долго не протянется, и ни на что не надеялась, просто сама уйти не посмела. И вот – все решено. Стала сортировать вещи. А у меня было много кассет – с моими концертами, выступлениями, с фильмами и прочее. Я их как раз рассматривала, чтобы ненужные выкинуть, и вдруг звонит один из его нукеров и говорит: «На балконе коробка с его вещами – мы должен забрать». Не знаю отчего, но я решила посмотреть, что в этой коробке, а там всякое барахло и дрянь, как вся его жизнь; и противно в этом дерьме копаться, но я почему-то добралась до дна, а там особо тщательно завернутый сверток, развернула – кассета.

– Почему-то я была уверена, – продолжает Шовда, —что эта кассета про меня. Ведь от этого подонка все можно ожидать. А тут!.. Даже не знаю, как я сдержалась. Я даже хотела этого нукера зарезать. Одна лишь мысль сдержала – я хотела, чтобы эту кассету ты увидел.

– У-у, – замычал я, попросил принести мой блокнот и написал: «Он кассету искал?».

– Нет. За этим нукером я с балкона следила. Он вышел из подъезда, сразу к мусорному контейнеру, бросил внутрь коробку и на машине укатил. Все. Больше, к счастью, у меня ни с кем из с его окружения контакта не было.

«Кто еще эту запись видел? Ты показывала?» – пишу я.

– Нет. У меня оригинал, копию послала тебе. Я брезгую ее здесь держать, в банковскую ячейку положила. А твоя где?

«В пропасть выкинул».

– Правильно… Жаль, что тебе показала. Такая боль! Так жалко и обидно за него.

Мы, как по команде, оба посмотрели на портрет младшего. Оба опустили голову. Шовда нарушила долгое молчание:

– Дада, скажу честно, могла бы, сама бы его убила – себя бы не пожалела и, знай ранее, глазом не моргнула бы. Хотела, чтобы ты тоже все знал. Но сейчас. Сейчас я мать. И думаю по-иному. Жалею, что тебе показала и тебя этим завела. Я ведь знаю, что ты с винтовкой там упражняешься… Это просто невозможно. Какая у него охрана. И в любом случае – тебя не оставят в живых.

– Знаешь, какая он мразь, – продолжает она, – пьянь, наркоман, вечно что-то нюхает, по ночам шастает, а в Москве из казино не вылазит. Один раз под утро приехал, и прямо у подъезда на него покушение было. Раненный, а до квартиры дополз. Я милицию, скорую вызвала – рана оказалась пустяковая. А ментам он какое-то удостоверение показал. Потом другие типы в гражданском приехали. Его увезли. Как-то тихо все замяли. А после, будучи под кайфом, он мне рассказывал, что у него много недругов – убить хотят. Небось не только нашего подставил… Эх, знала бы раньше.

«А о младшем он когда-нибудь речь заводил?» – написал я.

– Один раз. Когда я про него спросила. Сказал, что был настоящий «къонах». Но очень доверчивым и наивным. Верил всем подряд. Ему обещали амнистию. И младший якобы нужен был и ему, и нашей семье, и даже народу – честный, мужественный парень. Он был уже тяжело ранен и, в принципе, не боец, когда его кто-то обманул, заманил в ловушку, подставил.

«Так и рассказал? И не поперхнулся?» – с трудом пишу я.

– Ничуть. Дрянь конченая… Дада, я все или почти все знаю – у нас в селе ничего не утаишь, а у меня почти со всеми связь, и им всем понемногу теперь помогаю, ты это тоже знаешь. И скажу – любой ценой, я повторяю, любой ценой и любой жертвой я тоже мести желала и только этим последние годы жила. Но теперь я мать, я дочь и сестра, у меня семья, и я в музыкальном мире. Я стала взрослой и живу, хочу жить в Европе и мыслить по-европейски. Здесь все решает суд. В России суда нет, не было и не будет.

«Стой!» – жестом показал я и написал: «Я живу в Чечне и мыслю по-чеченски. И у нас свои законы и свой суд».

– Законов там нет – война! – вспылила она. – А суд какой?! Кого за наши смерти осудили? Я не говорю о жилье… Может, перед тобой и мной кто извинился, покаялся?

Я не ответил, а она продолжила:

– У нас один суд – Всевышний! Он разберется и кого надо покарает. А ты береги себя. И, вообще, я прошу, не уезжай.

«Я осенью приеду», – решил я ее успокоить.

– Ты не знаешь, что там творится. Ты улетел, а этот внучок к тебе с облавой. Я не говорила и всем запретила тебе сообщать. Хорошо, что наш участковый догадался. Твою винтовку успел забрать, в пропасть выкинул, и слава Богу.

– О-о! —вырвался стон у меня.

– Ого! Хорошо, что так. А иначе, у него был бы прямой повод тебя убить или просто посадить… Этот подлец что угодно может сотворить, но пока не окреп, и наших вокруг много.