Сергей Жадан - Интернат

Сначала всё как надо: Алёша перебегает — и все бегут следом, Алёша приседает в мокрый бурьян — и все приседают, как умеют, Алёша велит закрыть рот — кто ж не послушается Алёши. Быстро отходят от запасной колеи, пролезают под цистерной (дальше линии оборваны, объясняет Алёша, может ударить током), идут длинным коридором из сгоревших и сломанных вагонов. А потом вагоны заканчиваются, и там, где стрелка, и рельсы поворачивают на север, Алёша берёт влево, какой-то лишь ему ведомой тропкой отходит от колеи, проходит через заросли высокого сухого камыша, мимо сожжённого грузовика, перепрыгивает через овражек, залегает под кривым бетонным забором. Все тоже залегают под этим забором. Дедушка тяжело отдыхивается, внучка под его тёплой курткой начинает плакать, блондинка нервно вертит в руках сигареты, опасливо озираясь на Алёшу, но команды курить не было, и она не курит. Копытоногая достаёт из кармана пару конфет, протягивает одну из них девочке. Та недоверчиво замирает, но берёт. Вторую копытоногая суёт Паше. Паша машинально отказывается.

— Да ладно, — говорит копытоногая, — чего ты? Бери. Тебя как звать? Вот меня Вера.

Паша тоже представляется, но конфету всё равно не берёт. Как хочешь, смеётся копытоногая, то есть Вера, и прячет конфету обратно в карман.

— Значь так, — говорит Алёша, — там дальше, на мосту, могут стрелять. Проходим быстро, никто не шумит. Готовы?

— Перекурим и пойдём, — просит блондинка.

— Дома покуришь, — отвечает Алёша, поднимается и быстро крадётся вдоль забора.

— Мудак, — бросает ему в спину блондинка. Алёша слышит, даже плечи у него передёргиваются, но идёт, не останавливается. Так что и блондинка вынуждена идти.

Идти тяжело: под башмаки постоянно попадает битый кирпич, арматура. Иногда Алёша приостанавливается, достаёт мобильник, осторожно подсвечивает, перепрыгивает через очередную яму. Блондинка в какое-то мгновение не выдерживает, садится прямо на свой чемодан, начинает ругаться. Колонна останавливается. Алёша стоит впереди в темноте, не подходит. К блондинке наклоняется Вера. Ну что ты, говорит, не нужно, успокойся. Поднимает блондинку, берёт под локоть. Пойдём, говорит, нужно идти. И тут кивает Паше: что ты смотришь, помоги. Паша подхватывает чемодан, чувствует, что он пустой. Но тащит, тащит его вслед за всеми.

Через какое-то время Алёша ныряет в дыру в заборе, все неохотно лезут за ним. Бредут по пустырю, под небом, время от времени опаляемом где-то на востоке белыми огнями. Когда огни вспыхивают, становится видно каждый куст вдоль еле заметной дорожки. Такое впечатление, что они идут по футбольному полю в раздевалку после проигранного матча. Как ориентируется их проводник — никто не знает. Он, похоже, и сам знает не больше, чем они, поэтому в какой-то момент резко останавливается. На него в темноте наталкивается женщина с мешком, на женщину — девушка с коляской, на неё Аннушка с матерью. Все стоят, ждут. Сейчас, тихо говорит Алёша, сейчас, секунду. Заблудился, думает Паша. Снимает очки, протирает стёкла, будто это поможет. Девочка-подросток вылезает из-под дедушкиной куртки, надевает портфель на спину. Вера подходит к ней, гладит по голове. Блондинка не выдерживает, достаёт сигарету, роется в карманах, находит зажигалку, щёлкает ею. Вырывается небольшое, но яркое пламя огня. Блондинка ловит его кончиком сигареты, ловит, ловит, не может поймать.

— Ты что?! — Алёша оборачивается, видит огонь и бросается к блондинке. — Туши! — кричит громким шёпотом. — Туши давай!

Ниоткуда возникает короткий пронзительный свист, потом разрыв, сбоку, за полсотни метров от них взрывается, куски земли летят во все стороны, путники падают в траву, девочка-подросток вскрикивает, дедок тоже ойкает, коротко и испуганно выдохнув, будто хочет удержать в себе страх, но не может. На несколько секунд всё замирает, потом снова просвистывает и рвёт траву.

— За мной! — кричит Алёша. — Быстро.

Все подхватываются, бегут по полю, словно играют в какую-то весёлую игру. Вот только бежать тяжело. Аннушка тянет за рукав маму, та болтается за ней, старается не отставать. Женщина с мешком исчезает где-то впереди. А вот старик отстаёт, задыхается, не успевает. Паша подбегает к нему, бросает чемодан, подхватывает девочку, берёт старика под руку, тащит их на себе. Третий взрыв звучит совсем рядом, Паше даже кажется, что его обдаёт горячим сквозняком, хотя это скорее от страха, просто от страха. Нужно бежать, подальше отсюда, в какое-нибудь безопасное место. Небо снова освещается, впереди выныривает чёрный силуэт какого-то строения. Откуда-то из тумана слышен озлобленный крик Алёши: сюда, блядь, давай сюда! Все бегут на голос. Паша — позади всех, тащит на себе девочку и старика, чувствует, как кончаются силы, как подгибаются колени. Ещё немного, успокаивает он сам себя, давай. Строение уже совсем рядом. В воздухе снова вспыхивает, Паша бежит вперёд, добегает до стены. Видит отверстие на месте выбитой двери, влетает туда. Зацепляется локтем о косяк, вваливается внутрь, летит на пол, прижимая девочку к себе. Та отчаянно кричит, Паша пытается её успокоить, но как тут успокоишь, если все кричат. Старик лежит сбоку на полу, тяжко стонет. Блондинка отбегает в сторону, умелым движением ныряет вниз, на пол, под стену. На пол, кричит Вера, быстро на пол, под стену. Все кидаются в темноту, расползаются по полу, замирают. Падает где-то рядом, за стеной. Как только начинает свистеть, становится страшно, потом отпускает. Собственно, страшно пока свистит, в это короткое мгновение. Думаешь, что делать, времени на страх не остаётся. Сухо трещат автоматные очереди. Но не приближаются. Уже легче, думает Паша. Снимает рюкзак, кладёт под голову. Достаёт мобильник, смотрит, который час. Только пять. Как на новый год, думает он: празднуешь-празднуешь, потом смотришь, а только пять часов вечера. Сколько им тут лежать? Пол мокрый, Паша сразу чувствует это спиной, но поднять голову страшно, так что лежит, старается ни о чём не думать. Главное — не заснуть, думает, засну — не проснусь, думает он и тут же засыпает.

Спит коротко и нервно, как всегда, без снов. Лишь с какими-то картинками на кончиках сна, так, словно тебе что- то показывают, а когда хочешь рассмотреть внимательнее, отходят от тебя в тень вместе с картинками, смотрят на тебя зло, смеются из своей тени недобрым смехом. Что там изображено? — думает он. Что это? Свежепобеленный коридор, из-под побелки проступают тёмные пятна, как на коже мертвеца. К стене приварена железная лестница, вверху — открытый люк. Если подняться, оказываешься на крыше, а там — мокрый каменный пол. Нет, понимает Паша, мокрый пол — это вот тут, где я лежу, головой на рюкзаке, а там что? А там чердак, заваленный его старыми вещами. И посреди всего этого — два больших чемодана. У меня есть на чердаке чемоданы? — спрашивает себя Паша. Нет, отвечает сам себе. Нет. И подходит к чемоданам. Подходит, хочет один открыть, но из него тянет таким тяжёлым запахом псины, что открыть чемодан Паша не решается. Тогда тот, кто показывает ему всё это, отходит от него в тень, словно говоря: давай, давай за мной, ты же должен посмотреть, что там, бояться будешь, неметь, но посмотришь, давай, давай.