Джанет Фитч - Белый олеандр

Готово! Велели закрыть глаза и под руки повели в спальню. От нетерпения по коже побежали мурашки. Какая я?

— Итак, представительница штата Калифорния, Астрид!

Поставили меня перед зеркалом.

Волосы крупными и мелкими кольцами рассыпались по плечам, приподнимаясь надо лбом сантиметров на семь. На носу и лбу, точно кастовые знаки индусов, красовались белые полосы. Под скулами — коричневые, бледнеющие по краям, пятна, от которых мое мертвенно-бежевое лицо стало похожим на книжку-раскраску. Румяна горели на щеках, точно сыпь, губы сузились до крошечного бантика гейши. Под черными как вороново крыло бровями блестели мазки разноцветных, точно детская радуга, теней: фиолетовые, синие и розовые. Я никогда не плакала, но тут непрошеные слезы навернулись на глаза, грозя выплеснуться и устроить грязевой оползень.

— Похожа на Бриджит, как там ее… Ну модель эта. — Линда наклонилась и взяла меня за плечи.

Я выдавила улыбку. Они так старались…

Взгляд карих глаз Дебби потеплел от гордости.

— Надо послать фото в «Мэри Кей», вдруг дадут приз!

При мысли о награде Марвел быстро извлекла из шкафа «Полароид» и поправила меня перед зеркалом. Это был единственный раз, когда она меня сфотографировала. В снимок попала незаправленная постель и хаос на письменном столе. Они поздравили друг друга и вернулись к газировке и хлопьям, бросив меня перед зеркалом, как ребенок забывает в песочнице любимую Барби. Я поморгала, чтобы ушли слезы, и заставила себя посмотреть на свое отражение.

На меня смотрела тридцатилетняя официантка из семейного кафе. «Еще что-нибудь, ребята?» Образ въедался в душу, изгоняя Денев и Дитрих, как будто в лицо плеснули кислотой. Женщина в зеркале не боится, что столкнутся ее любовники, не танцует на крыше в Мексике, не летает первым классом в Лондон. Ее ждет варикоз и однокомнатная квартира с наполнителем для кошачьего туалета и фильмами Ланы Тернер. Она пьет в одиночку в окружении засыхающих помидоров на окнах и покупается на фокусы каждый божий день. Полюбите меня, говорило это лицо. Я дам вам все, что хотите! Мне так плохо, так одиноко!

В июне закончились занятия в школе. Над океаном висел густой туман, тяжелый, как мокрое полотенце. Грифельную серость дней разбавляли только синие цветы во дворе Оливии. Я сидела с детьми, бегала по поручениям, перечитывала «Шпион в доме любви». Очень хотелось увидеться, но Марвел не давала продохнуть. Стоило только выйти на улицу, как она выдумывала еще четыре поручения. Иногда Оливия срезала зелень в саду, и наши глаза встречались, но она ничем не показывала, что мы знакомы. Из нее вышел бы отличный тайный агент, думала я и старалась вести себя так же, однако со временем засомневалась: правда ли она блестящая актриса или просто-напросто меня забыла?

Дорогая Астрид!

Вышел национальный тюремный журнал «Свидетель». Купи обязательно, в нем напечатали мое стихотворение на семь страниц с фотографиями Эллен Мэри Макконнелл. Отзывы восторженные. По моей просьбе добавили скромную ремарку, что я буду очень благодарна книгам, конвертам и пожертвованиям.

У меня появились верные друзья. Например, обворожительный Дэн Уайли, № М143522, который получил двенадцать лет за вооруженные ограбления и сидит в Сан-Квентин. Мужик Дэн, как он себя называет, пишет чуть ли не каждый день. Этакая серия садистских фантазий со мной в главной роли. Лучший на сегодня отрывок — где мы предаемся содомскому греху на капоте его «Мустанга» семьдесят второго года. Все это на фоне заката в Малибу. Ну не романтично? В том году уже была эмблема лошади на капоте?

Только что получила от одной женщины собрание сочинений Энн Секстон. Аллилуйя! Наконец-то есть что почитать. В тюремной библиотеке единственные книги без пышных грудей на обложках — «Война и мир» крупными буквами и потрепанный Джек Лондон. Гав-гав!

Разумеется, эта поклонница прислала на рецензию еще и целую стопку ужасающей по-э-зии. Она живет на ферме в Висконсине, в коммуне престарелых хиппи, и прядет шерсть. Как человек, любящий Секстон, мог произвести на свет такие беспросветно негодные вирши? «Я женщина-а, услышь мой рык». Вот и рычи, пожалуйста, все меньше сраму…

Однако она считает меня жертвой патриархального общества, своеобразной мученицей. И раз ее солидарность сопровождается подарками — власть народу! Свободу Хьюи! [13] Имеется в виду Хьюи Перси Ньютон — американский правозащитник. Свободу Ингрид Магнуссен!

И ни слова обо мне! Как ты, Астрид? Счастлива ли ты? Я скучаю… Словно уже годы прошли с тех пор, как она боялась меня потерять. Снова я в тени, и моя роль — восхищаться ее триумфами и смеяться вместе с ней над незадачливыми воздыхателями. Что-то вроде карманного зеркальца или приглашенных на съемки передачи зрителей. Я сейчас именно там, где она хочет меня видеть, — в стабильно несчастном состоянии с Марвел Турлок, пленница бирюзового дома, превращающаяся под давлением в художницу, с которой ей однажды, быть может, придет охота познакомиться. А мне хотелось, чтобы она увидела меня такой, как сейчас. Чтобы захотела меня узнать, поинтересовалась моими мыслями и чувствами, как тогда в тюрьме.

Я написала ей про другой способ существования, приложила рисунки Оливии на диване и Оливии, создающей магию из воздуха. Ты не единственная красавица в мире, мама! Есть еще полированный тик и алебастр, волнистое красное дерево и шелк. Есть мир удовольствия, а не только ярости и желания, как у тебя. Перед Оливией мир расступается и кланяется, а ты продираешься с топором сквозь колючие заросли.

Долгими летними днями Марвел заставляла гулять с детьми в парке, иногда забирая нас только перед ужином. Полагалось покупать им чипсы, помогать на горках, разнимать драки в песочнице и качать на качелях. В основном я сидела на краю песочницы с мамашами, которые игнорировали меня, каждая на свой лад: мексиканские юные мамочки, накрашенные истово, точно актеры театра кабуки, раздувались от важности, а белые, невзрачные, как блины, бабы курили и трепались про поломавшиеся машины, козлов-мужиков и негодных сыновей. Я рисовала, как они то склоняют друг к другу головы, то расходятся, словно плакальщицы у Креста Господня.

Как-то раз я учуяла в застоялом воздухе марихуану и оглянулась, ища источник запаха. У парковки группа подростков сидела на желтой машине с открытыми дверцами, из которой, разгоняя серость дня, неслась музыка. Эх, сейчас бы косячок!.. Хотелось вновь стать добродушной и сочувственной, а не ершистой и злобной. Так и подмывало дать Джастину по башке совочком, если он еще хоть раз заноет, что кто-то швырнул в него песком или столкнул с брусьев. Такой же несносный, как мамаша! Я напоминала себе, что ему всего четыре, но постепенно возраст перестал быть уважительной причиной.