Джанет Фитч - Белый олеандр

Я закашлялась и изобразила Присси из «Унесенных ветром»: «Я про младенцев ничегошеньки не знаю!» Голос был недостаточно высоким. Я вспомнила Майкла, у него эта сцена всегда получалась лучше. Где он сейчас…

— По крайней мере, у тебя хорошие мысли, — отозвалась Ивон.

Младенцы… Я вздрогнула.

— Мне нет восемнадцати.

— Ничего, там спиртное не подают! — Ники швырнула готовый мешочек на кучу других и взяла новую выкройку.

Одурев от гашиша, я острым канцелярским ножом чертила на обрезке кожи колечко дыма. Это у меня всегда хорошо получалось, лучше, чем у матери. Я могла прочертить ворону или кошку в три приема. Нацарапала младенца с чубчиком и бросила лоскуток Ивон.

За спиной распахнулась дверь, потянуло холодом. Вошла Рина с рулоном темно-зеленой замши под мышкой.

— Георгий отдал целиком, обменял на лампу, — гордо ухмыльнулась она. — Круто, да? — Взгляд остановился на ноже у меня в руках. — Спятила?! Анашистка безмозглая! Это денег стоит! — Она выхватила оленью кожу и дала мне затрещину. Потом поднесла рисунок к свету, нахмурилась, выпятив нижнюю губу. — А вообще неплохо… — Бросила лоскуток обратно. — Сделай так на всех. Подзаработаем!

Я кивнула. Все мои доходы уходили на рисовальные принадлежности, еду и травку на пару с Ники. Колледж растворился, как лодка в тумане. У Клэр я начала думать о своей жизни как о серии карандашных набросков Кандинского — бессмысленные по отдельности, вместе они начинали складываться в элегантную композицию. Я даже думала, что вижу в них призрак будущего. Однако слишком много набросков утеряно. Они превратились в горсть лесной хвои, по которой ничего не прочитаешь.

Вошел Сергей с сумкой. Щеки на красивом широком некалифорнийском лице горели румянцем. Вытащил две бутылки водки, сунул одну в морозилку, другую водрузил на стол и взял два зеленых стакана. Потянул носом.

— М-м-м, ужин!

— А кто тебя приглашает? — Рина устроилась на столе, отвинтила крышку, налила в стаканы водки на три пальца.

— Нет, девочки не дадут Сергею помереть с голоду. — Он открыл духовку и посмотрел на кипящее варево, которое я делала, чтобы подкормить Ивон перед родами: запеканку из брокколи с сыром. Ивон обалдела, когда я это затеяла — она и не подозревала, что можно готовить без рецепта на коробке.

Я нацарапала на кожаном обрезке тигра, напоминая себе, что Сергей — та же Рина, только фасад благообразее. Красивый молочный славянский блондин с сонными голубыми глазами, которые не упускали ни одного моего движения. По профессии — вор. Рина время от времени перевозила для него товар: то целую машину кожаных диванов, то женские пальто, то партию чучел из Сингапура, то мелкую бытовую технику из Израиля. В доме он был постоянным напоминанием о сексе. Оставлял дверь ванной открытой, когда брился в чем мать родила, каждое утро отжимался по сто раз, отчего на молочно-белой коже вздувались синие жилы. Если замечал, что на него смотрят, добавлял для эффекта хлопок руками. Широкие плечи, подтянутый пресс. Когда Сергей был рядом, я не знала, куда девать руки и что говорить.

Ивон склонилась над кучей мешочков и терпеливо шила, как девочка из сказки. Другие в ее возрасте приметывали бы оборки на платье для выпускного бала или вязали пинетки. Мне стало стыдно за свои слова.

— Конечно, я с тобой схожу. Если от меня будет толк…

Она улыбнулась, не поднимая головы, — не любила показывать плохие зубы.

— Там ничего сложного. Я все сама сделаю, ты только подержишь полотенце.

— Куча пузатых баб. Толстые, как мяч, пыхтят-пыхтят, и все не с того конца! — вставила Ники. — Оборжаться! Сама увидишь!

Она отломала еще гашиша, зажгла и смотрела, как дым заполняет стакан, словно джинн лампу. Вдохнула и закашлялась еще сильнее, чем я.

— А мне? — спросил Сергей.

— Да пошел ты! — фыркнула Ники. — Ты хоть раз нам что-нибудь купил?

И все-таки она дала ему подышать, и я старалась не замечать, как он посмотрел на меня, прикладываясь губами туда, где только что был мой рот. Я вспыхнула до самых волос.

Все, кроме Рины, ели. Она курила и пила водку. Стоило ей на секунду выйти, как Сергей скрестил руки и наклонился ко мне:

— И когда же мы займемся с тобой любовью, devushka?

— Вонючий бабник! — указала на него вилкой Ники. — Надо сказать Рине!

— И вообще, у Астрид есть друг, — добавила Ивон. — Художник в Нью-Йорке.

Она знала про Пола Траута. Я наконец-то забрала его письма с Йеллоу-Брик-роуд в Голливуде, той самой улицы, где когда-то приставила нож к горлу девочки, принявшей меня за Венди. Ники отвезла меня туда после школы, по дороге на встречу с парнями, которые искали солиста в группу. Было стыдно, что я не написала ему раньше — много раз думала и не решалась. Вдруг он не оглядывается в прошлое… По дороге в магазин нервно смотрела на конверт с припиской «Для Пола Траута». Эти слова подразумевали надежду. Уже ошибка! Вспомнилась ненавистная мне песня Стивена Стиллза, которую крутила Рина: «Люби того, с кем ты сейчас». Именно это вдалбливала мне в голову жизнь, и все-таки надежда трепетала у меня на ладони, как птица.

Магазин был крошечный и еще более тесный, чем наш дом. Повсюду комиксы. Мы с Ники прошлись вдоль полок. Шутливые, вроде «Зиппи — Булавочной Головы» или старого «Мистера Натуральный». Темные и экспрессионистские — «Сэм Спейд и Мурнау». Стеллажи кустарных журналов с дрянными стихами. Комиксы на японском, много порнографических. Ироничные рассказы про карьеристок и топ-моделей в стиле поп-арт Ройя Лихтенштейна. Еврейская крыса и ее параноидальный кошмар про чернорубашечников. Комиксы известных изданий и местные, размноженные на ксероксе и скрепленные степлером. Ники открыла историю про девушку-гангстера, а я пошла к кассе, убеждая себя, что писем нет.

Худой парень в бордовой полосатой рубахе для боулинга рисовал что-то бледными руками в татуировках. Я откашлялась. Он поднял затуманенные травкой глаза.

— Я знакомая Пола Траута. Он мне ничего не оставлял?

Парень улыбнулся чуть застенчиво и вытер тыльной стороной руки нос:

— А он в Нью-Йорк уехал. Не знали?

Порылся под прилавком и достал два письма, конверты которых были так разрисованы, что едва просматривался адрес. Вверху значилось: «Для Астрид Магнуссен».

— Обратного адреса нет?

— Не удивляйтесь, он часто переезжает.

Я оставила письмо для Пола про мою жизнь на Риппл-стрит: ковыряние в мусоре, наша гостиная. Не знала, что еще сделать. Он уехал…

Мы сидели в угловой кабинке в «Рок-н-ролл Деннис» на бульваре Сансет. Ники говорила с музыкантами группы, двумя крашеными блондинами и гиперактивным брюнетом, сразу видно — ударником. Я не решалась вскрыть письма и вместо этого рисовала посетителей: девушки-готы в черных колготках и с черной взбитой шевелюрой, которые шептались о чем-то за диетической колой и двойными порциями луковых колец в кляре; два стареющих рокера в коже с заклепками — ели бургеры и говорили по сотовому. Здесь словно проходил показ мод за несколько десятилетий: ирокезы, «утиные хвосты», дреды, полиэстер и обувь на платформе.