Ханс Хенни Янн - Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Но, в отличие от Григга, Тутайн пытается найти путь к братскому сближению, к нерасторжимому единству с Хорном.

Роли «поверенных» (по отношению к животным) в романе также берут на себя тролли и сам Хорн (с. 409и 423).

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 713.

Но теперь мое деяние уподобилось брошенному в воду камню. На поверхности образовались круговые волны. Круги эти расширяются. О камне больше никто не вспоминает. Эту притчу о непредсказуемости последствий совершенного поступка Янн использовал еще в романе «Угрино и Инграбания» ( Угрино и Инграбания, с. 123):

Последний каменный каскад, образуя внизу закругленную линию, изливался в море. Сверху лежал обломок скалы, готовый к падению. Мои руки сдвинули его. Сперва с грохотом, потом — подрагивая и ускоряясь, он покатался вниз, подпрыгнул, притормозил, подпрыгнул еще раз, оторвался от земли и упал, разбрызгивая пену, в воду. Еще долго из прозрачной сине-зеленой глуби всплывали пузыри. Потом со всех сторон стали собираться, привлеченные падением камня, толстые рыбы — треска: чтобы разузнать, нельзя ли здесь чем поживиться. Среди них затесалось и несколько форелей. Рыбы пересекли колеблющийся участок воды. Потом сделали поворот и еще один, обогнув это место по широкой дуге. А потом исчезли, как исчезли и круги на воде.

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 716.

— Кто же поймет дьявола? Ты — роскошный экземпляр человека. А я только искуситель, — сказал он. Еще одна фраза, подтверждающая родство Тутайна с такими персонажами Янна, как Григг в «Перрудье» (о нем см. выше, с. 879) и Абуриэль в «Томасе Чаттертоне» — «не облеченный властью ангел, который дается в спутники Призванному» ( Чаттертон, с. 152–153).

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 717.

Эти руки с растопыренными пальцами показались мне летучими мышами. О крыльях летучей мыши как атрибуте дьявола ( Средневековый образ, с. 103):

Двойственная, как бы промежуточная природа нетопыря (он и не птица, и не четвероногое, и т. п.) обретает у Василия [Великого. — Т. Б.]символический смысл. Дьявол так же, как и нетопырь, промежуточен, лишен ясной, отчетливой сущности: ему отказано в принадлежности к определенной природе, к определенному чину мироустройства. Его участь — вести призрачное существование в зазорах бытия, в промежутках между существами, которые причастны к бытию в полной мере.

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 717.

Думалось: черная, черная, черная кровь, перекачиваемая моим сердцем, черная земля, меня покрывающая, черное блаженство, в которое я погружаюсь… «Исступление», которому предаются Тутайн и Хорн, — вариант алхимического «делания», алхимического брака, с повторением всех трех стадий — нигредо, альбедо и рубедо. Переживания Хорна на этой стадии отчасти напоминают ощущения воскресшего Кебаца Кении (см.: Деревянный корабль, с. 129):

Темнота земли, темнота собственной внутренней плоти…Снова та сладострастная боль: здесь пребывать, между мраком и другим мраком. Реальное убегало от него, как вода от масляного пятна: но все же он оставался здесь.

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 717.

…я увидел, как Тутайн устремляется наменя, совершенно преображенный. Он был чем-то белым. Я почувствовал, как это белое — среди черноты — жестко прижалось ко мне. Ср. эпизод в сказке о Кебаде Кении ( Деревянный корабль, с. 128):

Кебад Кения бросился на слугу, лежащего в постели. И в то же мгновение узнал в нем себя.Какой образ может быть отчетливей этого? Что значат живописные полотна или драгоценные камни в сравнении с этой живой сладкой плотью? Неужели он, Кебад Кения, когда-то напрасно себя судил? И его ходатайства по собственному делу были отклонены? Неужели, желая показать тщетность его усилий, в него впрыснули несколько капель вечно-сегодняшней юноститварного мира — чтобы он не изнемог и по причине своей слабости не отказался от греха?

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 718.

— Ты ecu (Das bist du). Ф. Степун в книге «Мистическое мировидение» так излагает взгляды русского философа Вячеслава Иванова ( Степун, с. 240; перевод Л. Маркевич; курсив мой. — Т. Б. ):

По мнению Иванова, религия начинается в мистическом переживании, которое в древнейшие времена снисходило на людей в виде оргиастического исступления.Переживая это чувство, человек ощущает, как божество вселяется в его душу и овладевает ею. Эта встреча с «ты» может — и это очень важный момент в концепции Иванова — происходить двумя путями: с одной стороны, человек может ощутить «ты» как сущность, находящуюся за пределами его «я», с другой стороны — как возникающую в глубине его «я». Доколе человек называл «ты» существа, вне его «я» сущие, могла быть только religio в исконном смысле италийского слова: в смысле боязливой почтительности по отношению к окружающим человека духам. Но то, что есть религия воистину, родилось из «ты», которое человек сказал в себе тому, кого ощутил внутри себя сущим.

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 718.

Самое удивительное в тогдашнем моем состоянии: что время разбилось. Даже осколка какого-либо потока ощущений не осталось у меня в сознании. Все было одновременно. Это главное мистическое переживание, описанное, например, у Майстера Экхарта (проповедь 39, Meister Eckehart, S. 342):

В душе имеется некая сила, которой все вещи одинаково любы; да, самое малоценное и самое лучшее — для этой силы они равноценны; она схватывает все вещи поверх «здесь» и «сейчас». «Сейчас» — это время, а «здесь» — место, то место, где я сейчас стою… Ах, если бы моя душа захотела жить только внутренне, для нее все вещи стали бы со-присутствующими ( gegenwärtig)… Мы просим Бога, нашего дорогого Господа, чтобы мы стали Одним ( Eins) и внутренне-живущим ( innen-wohnend).

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 718.

И никакой разум не отделял чувствование от мышления, не упорядочивал их в соответствии с понятиями, которые нам внушались с детских лет. Ср. высказывание литературоведа Уве Швайкерта в послесловии к трилогии «Река без берегов» ( Epilog, S. 450):

Как и все творчество Янна, этот романный цикл представляет собой революцию в чувственном восприятии— единственный переворот, который еще может помочь, когда вся деятельность и творчество человечества уже разворачиваются на краю бездны.