Ханс Хенни Янн - Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Мы не понимаем друг друга — да и образностьмоих мыслей ничего привлекательного для вас не содержат, потому что происходит из языческого храма. <���…> Ради научного чванства я не стану совершать убийство. Во мне слишком мало сохранилось от скотины… или от врача, что одно и то же. <���…> У европейского человечества — по крайней мере, у него — больной этос. <���…> Я считаю свою деятельность аморальной, убийственной для культуры, унижающей человека. Я мешаю живым существам познавать себя, мир, Бога. <���…> Из-за нашего вырожденчества,из-за воли к цивилизации,которые, в противоположность искусству и магии, на каждой ступени оказываются несовершенными, гибнет красота мира. <���…>

Воистину, наука была бы хороша, если бы оставалась делом людей благой воли; но в ней находят выражение злое желание вредить и мешать, зачумленное дыхание бессовестной Европы. Растения, животные, люди во имя науки подвергаются вивисекции, расчленению, надругательству. <���…>

Не говорите мне об экспериментах! Ради того, чтобы вылечить инфицированного человека, вы убиваете здоровое животное! И готовы нести за это ответственность. Чтобы сохранить непостижимый принцип полезности, человека, зверя и природный ландшафт — под этими небесами — заставляют склониться под ярмо, которое ужасно и исключает всякую надежду.

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 744.

Так, как когда-то увидел тебя на французской картине. Я вижу — здесь и сейчас — ангела, ангела цвета «английский красный», каких Жан Фуке нарисовал на картине, где Агнес Сорель, знаменитая возлюбленная Карла VII Французского, представлена в образе Девы Марии. Ангелы на этой картине отчасти синие и отчасти красные, так изображается в книгах по анатомии схема нашего кровообращения. Имеется в виду так называемый Меленский диптих Жана Фуке (ок. 1420–1481), «королевского живописца» и миниатюриста, работавшего в Туре. На правой части диптиха, изображающего Мадонну с младенцем (Королевский музей изящных искусств, Антверпен), весь фон заполнен фигурами красных и синих ангелов, похожих на самого младенца. Диптих был выполнен по заказу королевского казначея Этьена Шевалье (он изображен на левой части диптиха со своим покровителем Святым Стефаном). «Давняя традиция, отмеченная в XVII веке знатоком древностей Дени Годфруа, утверждает, что Мадонна воспроизводит черты Агнессы Сорель, любовницы короля, к которой Шевалье не скрывал своей страсти» ( Хейзинга , с. 269).

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 746.

…влажных грез, подсказанных промежностью… Такими, судя по всему, были грезы кока Пауля Клыка ( Деревянный корабль, с. 110–111, 131; Свидетельство I, с. 39–40).

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 746.

…все это делает ясно различимым тот самый неисчерпаемый аккорд. «Аккорд без терции» упоминается в пьесе «Новый „Любекский танец смерти“». Там же речь Точного Косаря заканчивается словами: «Но аккорд с небес не дает нам понять, послан ли он на горе, или на радость». См.: Деревянный корабль, с. 250, 252, 279 и 293.

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 746.

[ Ноты. ] Тема из незаконченной фуги Янна (см.: Epilog. Bornholmer Aufzeichnungen, S. 856). Начало фрагмента музыки на слова «Эпоса о Гильгамеше», сочиненного Янном (см.: Epilog. Bornholmer Aufzeichnungen, S. 856).

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 747.

He с неба же я это сорвал? Похоже, Янн воображал, что к небу «подвешены» лучшие человеческие мысли или представления. См. ранний текст «История того, кого люди, чтобы доказать свою правоту, прибили к кресту, или затащили на плаху, или, кастрировав и ослепив, бросили в темницу» ( Угрино и Инграбания, с. 5–6):

Она немножко опьянела от этого неба, которого становилось все больше, от переизбытка новых форм. <���…> Она поняла внутренне, что все это — только исполнение горячего желания, которое кто-то обратил к Богу. Она догадывалась, что только так и никак иначе все на свете возникает, и сохраняется, и изменяется: благодаря чьему-то желанию, настолько безмерному, что его исполнение никогда не обернется скукой. Потому-то ни одно облако и не похоже на другое. Она не поняла, почему после обретения этого знания ей стало так грустно. Может, она просто впервые подумала, что уже очень давно ни один человек не лелеял столь горячего желания, чтобы Бог счел нужным это желание исполнить. Мысли людей, похоже, измельчали. Люди уже познали море, и все цветы, и все формы. Все им казалось исчерпанным. Она так сосредоточенно и упорно думала, но не нашла ничего, что, по ее мнению, стоило бы подвесить к небу.

В дневнике Янна 1916 года есть запись ( там же, с. 361):

Тут я увидел трех играющих котят и рухнул в себя, заплакал, заговорил сам с собой: они совершали такие движения, которые стоило бы подвесить к небу, чтобы каждый их видел и знал, что Бог существует.

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 751.

[ Ноты. ] Начало фрагмента музыки на слова «Эпоса о Гильгамеше», сочиненного Янном (см.: Epilog. Bornholmer Aufzeichnungen, S. 857).

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 751.

Попробуйте взяться за большую симфонию. <���…> Нам не хватает произведений, рассчитанных на целый вечер. <���…> Итак, я начал возводить здание, которому предстояло столь чудовищно разрастись. Янн в письме Хелвшу уподобляет главное произведение Хорна своей трилогии — когда объясняет, зачем ему, Янну, понадобилось писать такой длинный текст ( Briefe, 30.4.1946):

Об этом говорится в самом романе, всегда метафорически: произведение [симфония Хорна «Неотвратимое». — Т. Б.] должно было заполнить целый вечер, согласно требованию. (То есть: требовали этого задача изображения сложных душевных процессов и избранная имитационная форма.) <���…> Иными словами: не сюжет обуславливает такую протяженность, а та весомость, которая придается судьбе. Все в целом есть музыка.

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 753.

Я усаживался снаружи, и обрывочные инструментальные аккорды, вскрики, напевы сплетались для меня в новые спотыкающиеся мелодии. Этот эпизод напоминает рассказ Янна о том, как работал он сам ( Gespräche , S. 94):

Я всегда должен прежде всего создать для себя атмосферу — это самая существенная предпосылка для моего творчества. Пока я сосредоточен на этом, я стараюсь ни слова не записывать. Когда же этот этап пройден, я записываю первое свидетельство ( die erste Niederschrift), иногда очень быстро, и в это время совершенно не завишу от окружающей обстановки. Я должен полностью отключить все мое существование и окружающий мир, полностью уйти во внутреннюю изоляцию, иначе я не смогу работать. <���…> Если же я внутренне с собой разобрался, мне уже ничто не помешает. Тогда я могу, например, очень быстро работать в садике кофейни, хотя там звучит музыка, постоянно выходят и заходят люди. В садике кофейни, к примеру, возникли «Король Ричард» и «Врач/Его жена/Его сын».