Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Сколько времени Алексей Александрович просидел в душном боксе, он сам не мог определить. Карманные часы оставил на столе в лаборатории, вспомнил уже на выходе, а попросить, чтобы передали, не сообразил. Прошло, наверное, не меньше трех часов, пока в двери не загремел ключ и Алексея Александровича снова не повели по коридорам.

Направо, вверх, налево… И вдруг повеяло свежим мокрым воздухом, он оказался во внутреннем дворе тюрьмы. Кажется, светало, но шел дождь, темные тучи толклись над крышами, увитыми колючей проволокой. Прямо перед дверью стоял с открытой задней дверцей и включенными фарами знакомый автозак. Некий человек в плаще кивнул. Алексей Александрович залез внутрь, там уже сидели заключенные и конвоир, который курил, зажав меж коленей карабин. Второй конвоир сел следом, и машина тронулась.

Среди хмурого утра в городе с выключенными фонарями трудно понять, куда везут. Но вот остановились, высадили троих арестантов, и машина покатила, а затем и поскакала по кривым улочкам дальше. Куда? Ехали с полчаса, остановились — в железную коробку впустили какого-то офицера, он тоже курил, как и первый конвоир, и разглядывал искоса Левушкина-Александрова. Куда-то повернули, снова машина пошла гладко, по асфальту, резко встала. Офицер выскочил…

Сыро тут, мерзко, пахнет чесноком и колбасой. В заднем грязном окошечке с решетками видно, как над городом медленно нарастает день. Если привезли на допрос, почему тянут резину? Наверное, уже десятый час… Дождь барабанит по железной крыше. Послышались шаги кованых сапог — в автозак затолкали трех каких-то полупьяных людей, вместе с ними сел милиционер, и снова поехали.

Через какое-то время новых арестованных или задержанных высадили. Алексею Александровичу показалось, что они стоят возле «родного» СИЗО, затем машина, миновав огромный памятник Ленину, подъехала к зданию УВД области, и Левушкину-Александрову предложили пройти.

Он спрыгнул на асфальт, который, казалось, ходил под ним, как плот на воде. Провели в ИВС, где он ночевал в день прилета из Китая. На этот раз в изоляторе оказался лишь один стонущий как от зубной боли подросток с нелепо остриженной головой — и больше никого.

Дверь заперли, и Александр Александрович сел, а потом лег на койку. Очнулся и совершенно не имел представления, который час. Подросток исчез. В железной двери загремел замок — появился конвоир:

— Идемте.

На улице был вечер, дождь кончился, но хмарь стояла. Его снова затолкнули в железную коробку, и машина опять принялась кружить по городу, подбирая каких-то людей и выпуская их.

К себе в камеру, откуда его забрали среди ночи, он вернулся также среди ночи — наверное, часа в два…

И только уснул, как застучали в дверь и выкрикнули его фамилию. И снова он поехал во мраке неизвестно куда и зачем. И ненависть уже накаляла душу, но некому было слово сказать… Не конвоирам же, которые сами от недосыпа зевают, щелкают челюстями и курят вонючую «Приму».

И снова автозак стоит — на этот раз возле здания ФСБ. Почему же его не допрашивают? Ждут, когда рассветет? Да, да, наверное, следователи еще спят… Но уже восемь или даже девять!

Однако, двигатель завелся, профессора опять повезли к зданию УВД, и вновь все повторилось — в машину заталкивали людей, высаживали, кружили по городу, а потом среди темноты непонятно где встали.

Алексей Александрович, голодный, ослабевший, сидел, скрючившись на железной скамейке, зажав ладонями уши. Но он всем телом слышал, как дождь лупит по крыше, как в углу, ближе к кабине, о чем-то говорят и похохатывают конвоиры.

Наконец, железная дверь открылась, в автозак влезли грязный бомж с милиционером, и машина поскакала по городу… И вот СИЗО. Измученного Алексея Александровича вернули в камеру…

Новые друзья сохранили ему ужин — миску с кашей, два куска хлеба, а мужичок в тельняшке протянул яблоко (видимо, из своей посылки с воли). Но Алексей Александрович от унижения и бессильной ярости не мог толком поесть — все захлебывался, давился…

— Вы спокойней, — посоветовал ему смуглый, но синеглазый, с шотландской бородой мужчина лет сорока. — Где были?

С пятое на десятое Алексей Александрович рассказал, как его возили и возвращали две эти ночи.

— Форма относительно элегантного давления, — пробормотал мужчина с шотландской бородой. — Чтобы вы потом подписали все, что они вам предложат.

— Главное, что не бьют, — шепнул мужичок в тельняшке. И боязливо спросил у бородача: — Ведь не бьют?

— Кажется, перестали бить, — осторожно ответил знаток.

— А раньше?

— Что раньше? — Бородач долго молчал. — Святой инквизиции не снились опыты наших. Взнуздывали ремнями — называется «ласточка». И на горшок с живой крысой сажали, и каблуком на гениталии, и круглые сутки свет в глаза… «Таганка, полная огня, Таганка, зачем сгубила ты меня?..» — это ведь не метафора, дескать, полная страстей. А именно — огня. Света.

— Но политические вроде в «Матросской тишине» сидели? — попытался выказать свои познания мужичок в тельняшке.

— В «Бутырках», в «Лефортово». Да куда сунут, там и сидели.

И впервые эти страшные названия прозвучали, как имеющие прямейшее касательство к судьбе Алексея Александровича. Он застонал. Сжимая зудящий правый кулак, подумал: вот сейчас ляжет — и ну ее, эту контору, на хрен. Орать будут — не встанет. Пусть пристреливают. И он повалился на койку, не раздеваясь, зло посверкивая из-под согнутой руки глазом на железную дверь…

Только упал человек в забытье, как ему показалось: тут же и разбудили:

— Левушкин-Александров!

«Не встану». Но встал. Господи, ведь еще ночь? Куда они его? Снова во дворе. И вновь лезет в автозак со включенным двигателем, опять везут по городу, рядом с ним садятся какие-то мрачные люди и милиция, их высаживают, машина кружит по городу, кружит… Измотанный профессор, кажется, заснул, мотая головой. Его будят, конвоир отпирает дверцу в серый рассвет и больно толкает в плечо:

— Приехали! — Внизу стоят двое других конвоиров. Где же мы? Ага, возле здания ФСБ. Очень, очень мило. Крыша дома уже красная — солнце встает…

И вот Левушкина-Александрова ведут наверх. Не в тот кабинет, в котором он бывал, а на третий этаж, в большую длинную комнату с портретами молодого Президента России и железного Феликса друг против друга на стенах. Огромный стол, стол поменьше и совсем маленький столик, на котором разложены подарки китайцев — кожаный кейс, конверт с иероглифами, памятная медаль и ноутбук.

За средним столом сидит, щелкая на клавиатуре компьютера, юная девица в очках. И выстроились, разглядывая вошедшего, трое офицеров госбезопасности. Но из тех троих, кто проводил обыск, здесь только один лейтенант Кутяев. Ближе к арестованному стоит миловидная женщина лет тридцати, в сером костюме с галстучком. И поодаль — волком смотрит майор Сокол.