Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций
- Название:Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций краткое содержание
Сегодня Р. X. Солнцев — автор двух десятков книг стихов, прозы, пьес. Среди поэтических сборников наиболее известны «Вечные леса», «Скажи сегодня» (с предисловием В. Астафьева), «Волшебные годы». Из повестей — «День защиты хорошего человека», «Дважды по одному следу», «Иностранцы». По пьесам Солнцева ставились спектакли в театрах Москвы, Ленинграда и Красноярска, были сняты фильмы «Запомните меня такой» и «Торможение в небесах» (последняя работа получила Гран-при в Страсбурге).
Роман Солнцев — член Русского ПЕН-центра, главный редактор литературного журнала «День и ночь».
Содержание:
ПОЛУРАСПАД ОЧИ СИНИЕ, ДЕНЬГИ МЕДНЫЕ МИНУС ЛАВРИКОВ ПОПЕРЕКА КРАСНЫЙ ГРОБ, ИЛИ УРОКИ КРАСНОРЕЧИЯ В РУССКОЙ ПРОВИНЦИИ ГОД ПРОВОКАЦИЙ
Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Так мы прожили у Тёпы дней десять, дышали гнусным дымом и запахом небрежно погашенных сигарет (и Тёпа, и Дина курят), спали на нечистых простынях… И что-то новое возникло в наших с Натальей отношениях.
То ли я обиделся на нее за то, что слишком легко она вошла в легкомысленный мир богемы, позволяет Тёпе целовать себя в губы, в пятку (он шалун), и она мою обиду почувствовала… А то ли дело в том, что Наташа опять вспомнила о Мамине, вспомнила, может быть, еще с какой-то неведомой мне хорошей стороны… Так или иначе, она загрустила.
Надо было что-то делать, на что-нибудь отвлечь друг друга. Я принялся было снова рассказывать о скрипке… как ее делают, какие сорта дерева берут, как сушат, но Наташа плохо слушала. — Своди на концерт, — попросила она. И я обрадовался. В конце концов, сколько можно пить, хохотать… Да и от Дины подальше.
Мы побывали в органном зале, бывшей церкви. Потрясающе играл Баха и Франка молодой музыкант с кудрями из Питера.
Филармонический концерт мне понравился меньше, но Наташу потряс огромный оркестр. Тем более, что мы сидели близко. — Ой, сколько их… А это какой инструмент? А тот, вроде толстой колбасы? А большие скрипки — виолончели?..
Но музыка, если слушать ее днем и вечером суток трое подряд, утомляет, особенно человека, который не очень любит и знает музыку. Но все же как бы снова между нами с Наташей установились тайные светлые связи.
В буфете консерватории, угощая шаманским, я нашептывал ей о великих музыкантах прошлого. Она впервые услышала знаменитую историю про то, как враги подрезали струны Паганини, и он потеряв первую, вторую, третью… продолжал играть на последней, одной, не теряя темпа. Пальцы в кровь.
— Ты такой же!.. — польстила мне Наташа. — Такой же уверенный…
Твоими бы устами…
Вернувшись из красивого мира, где люди нарядно одеты, разговаривают тихо, и то лишь в перерывах, Наташа будто в первый раз увидела квартиру, где мы живем. И взялась сразу же, среди ночи, наводить порядок. Перемыла всю желтую, в окурках, посуду, протерла полки, подоконники. Подмела и вымыла, наконец, пол, и стал виден ромбический рисунок зеленого линолеума…
Но Тёпу не переделать, гостям от дома не отказать. Через день-два здесь снова царил хаос, на пол сыпались новые окурки, по углам стояли и катались, звеня, пустые бутылки. Дина Наташе не помогала. И у Наташи опустились руки.
А тут явились и вовсе страшные новые женщины, которые матом ругались, но их все так же восторженно обнимал лысый барабанщик.
В ванной текло. В дверь с выломанным не раз замком сквозило.
Постирав свое бельецо, Наташа уходила в отведенную нам малую комнатку и ложилась на диван. Личико у нее становилось обиженным, пухлым, как у ребенка. Наверное, снова вспоминает о райской жизни у Мамина…
Как-то ночью я проснулся — плачет. Шмыгает, трясется… Единственное, чем я могу унять ее слезы, — поцелуями и всем тем, что еще есть у Андрея Сабанова… Юная моя спутница тут же становится другой, расцветают глаза, ей все интересно. А мужик я еще не мертвый, черт побери. Хотя иной раз, отвернувшись к стене, начинаю прикидывать: мне — 36, а ей — 16. Когда ей будет 36 — самый требовательный срок у женщины, мне будет 72… Стану совершенный старик.
Опять скитаться одному во вселенной? Люби меня, красавица. Тело твое — под шелковистой кожей словно ремни натянуты… Не бросай. Я все сделаю для тебя. Прости, что покуда масть не идет, как говорят картежники…
20
И снова — сон!.. В глуши России,
в траве зеленой, при луне
лежали женщины нагие…
Они мертвы, сказали мне.
Я замер в стороне с испугу.
И вижу вдруг, что все они
похожи на мою подругу!
Господь, спаси и сохрани!
Там одинаковые лица…
все одинаковы тела…
Мне говорят: зачем молиться?
Ты воскреси — и все дела.
Которая, скажи — очнется,
поднимется — и за тобой…
Да как узнать? Наталья, солнце,
хоть глаз свой синенький открой.
Но неподвижны в бледном свете…
У смерти чтоб свою отнять,
тела мне ледяные эти
немедля надо все обнять.
Мне помнится у ней наивный
духов цветочный аромат…
А космы — с золотым отливом…
И пальчик на ноге поджат…
Но все доподлинно приметы
на них повторены на всех!
И даже медные браслеты…
Стою и слышу чей-то смех!
Иль это песий лай в дубраве?
Зажги сильней свой луч, луна!
О, да, свой бал веселый правит,
в кустах смеется сатана.
То, что я вижу, это — чёрта
меня настигнувшая месть,
за то, что улыбался гордо,
не отдавал всего, что есть.
За то, что сохранить желаю
родных и — хоть какой талант…
Но обещал — и пожинаю.
Стою среди небесных ламп.
О, где же бабочка из сказки —
она кружила бы сейчас
над головой моей Наташки,
коснулась — мимо унеслась.
Любимая! Ну хоть рукою
пошевели… или вздохни…
Но белою толпой немою
лежат передо мной они.
Я опускаюсь на колени.
И слышу страшный, страшный стон…
И гаснет лунное свеченье…
Но не кончается мой сон…
И я кричу: убейте скрипку…
берите музыку мою…
Верните лишь ее улыбку…
я все навеки отдаю.
Готов стоять в снегу годами,
дышать цементом и огнем.
Верните с синими глазами
любимую — она мой дом,
моя вселенная, забава,
загадка света, бытия,
и воскрешение, и слава…
и если надо — смерть моя.
21
Гляжу на нее, спящую, вспоминаю ее рассказы о больной матери, о жизни в ледяном бараке под облаками цементного завода и думаю: откуда в грязи и бедности такая красота могла засветиться? Наташенька, я что-нибудь придумаю, клянусь. Мы уедем скоро. Я жду счастливого момента. Но что делать, если нет и нет подходящего случая, а жизнь торопит, пугает, томит? Так получилось, Наташа помылась в ванной и забыла на раковине свои золотые украшения. А после нее принимала душ Дина (опять появилась у нас, жарила принесенную камбалу), так вот она и узрела цепочки, кольца и браслет, вышла, держа их на ладонях: — Какая прелесть!.. Твои?.. — и присмотревшись, вдруг воскликнула. — Так это тебе который Мамин подарил? Не наш ли сибирский разбойник? — А кто это? — быстро спросил я, ненатурально засмеявшись. Я увидел, как испугалась Наташа. — Писатель Мамин-Сибиряк? — Так вы не знаете? — завизжала Дина, впиваясь глазами в витиеватую надпись на золотой пластинке. — «Любимой. Твой Мамин.» А есть такой… — И с видимой неохотой отдавая украшения девчонке, буркнула. — Я бы на твоем месте показывала всем, кто пристает… Сразу отвянут. Даже если ты знакома с другим каким-то Маминым. — Это идея, — кивнул я. — Что, страшный человек? — Вор в законе… депутат Госдумы… о нем в «Известиях» писали. — Она пристально посмотрела на меня. — У него жену увел какой-то скрипач. — А, слышал по телевизору. Но ее вроде бы в циганский табор увели? — Я показал указательным пальцем на себя. — А я, кажись, скорее на японца похож, чем на цыгана. — Это верно, — охотно рассмеялась Дина. Опасный разговор иссяк, но я подумал: судьба показывает длинные зубы. Надо и отсюда сматываться. Дина может раззвонить про красивый подарок с гравировкой и про шутливые свои подозрения, и кто знает, не задумается ли кто-нибудь всерьез: не те ли беглецы? Немедленно отправив Наташу с Диной в магазин за шампанским в связи с выдуманным своим днем ангела (Дина с радостью пошла), я остался наедине с Тёпой и сказал ему прямо: — Старик, нам надо с Наташей за границу… помоги. Через твою филармонию можно достать загранпаспорта? Я заплачу, сколько скажешь…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: