Мэри Монро - Время – река

– Расскажите мне о нем, – попросила Мия, сдвинувшись на край стула.

Филип Пейс сидел, схватившись за подлокотники кресла и погрузившись в воспоминания. Затем его лицо постепенно оживилось, и он опустил руки. Кожа кресла затрещала, когда он откинулся на подушку.

– Ах, Кейт, – проговорил он слабым голосом. – Я был еще ребенком. Едва подрос, как стал таскаться вслед за ребятами, я повсюду ходил за ними. Я многого не помню, но я помню Кейт. Вы слышали историю о том, как она использовала уроки танцев для того, чтобы научиться лучше забрасывать удочку?

* * *

Лето 1916 г.

Этим летом у всех на уме была одна война. В мужской парикмахерской мужчины только и говорили, что о сражениях и потерях в окопах. Жены и матери в городе сильно переживали из‑за воинского призыва. В салоне красоты тоже разговаривали только о войне. Но мама запретила нам разговаривать об этом за обедом. Она сказала, что это вредно для пищеварения. По словам моих друзей, их матери тоже объявили эту тему запретной. Может быть, матери по всему графству – может быть, даже по всей стране – установили такие же законы. Мы, мальчишки, обычно смеялись над тем, что наши мамочки думали, будто, болтая о войне, мы отравимся ипритом.

Однажды в жаркий летний полдень мы с приятелями играли в лесу в войну. Мы шагали гуськом, как настоящее войско, а удочки служили нам ружьями, вот так‑то. Мы просто дурачились. Но в душе мы были готовы записаться в армию и уйти воевать. Мы думали, что война – приключение, что мы будем стрелять из настоящих ружей и станем героями, как в кино.

Мы поджидали Кейт. Каждый четверг она брала уроки танцев, и ей это было не по душе. Ее тетя Грейс и миссис Ходжес навалились на преподобного и прямо заявили ему, что нужно научить Кейт вести себя как настоящая леди. Думаю, они считали, что уроки танцев – неотъемлемая часть женского воспитания. Тем летом ей исполнилось шестнадцать лет, она уже почти развилась. Она несколько месяцев брала уроки танцев, и все это время мы поджидали ее.

Как бы то ни было, мы играли в войну, как вдруг увидели, что на нас летит булыжник, и услышали, как кто‑то кричит: «Бегите, бомба!» Сначала мы пригнулись, потом, сжав кулаки, стали оглядываться вокруг.

У нас за спиной, на расстоянии пяти ярдов от нас, уперев руки в бока, на пригорке стояла раскрасневшаяся и нахмурившаяся Кейт.

– Хватит играть в войну, ребята, слышите? – закричала она. – Вы не пойдете ни на какую дурацкую войну. Так сказал президент Вильсон. Никогда!

Лоренс выпрямился и направился к ней. Он был негласным лидером в нашей компании. Кроме того, он был самым высоким, что давало ему преимущество над нами. И самым старшим. Но, главное, он вел себя так невозмутимо, что все прислушивались к его словам. У него были густые рыжеватые волосы и темно‑карие глаза, как у всех Уоткинсов.

– Кейт! Ты опаздываешь! – крикнул он.

Только Лоу мог разговаривать с Кейт таким тоном. Она хитро улыбнулась, отчего у меня в груди, как никогда прежде, затрепыхалось сердце. Я знал, что Лоу чувствует то же самое, я видел это по его лицу. Так всегда было между ними. Словно только они двое знали какой‑то секрет. Потом Кейт села на землю и сняла чулки. В этом не было ничего странного. Она любила ходить летом с голыми ногами.

Миссис Ходжес говорила Кейт, что та была предрасположена к тому, что она называла «проявлением чрезмерного восторга». Но иногда Кейт просто любила покрасоваться. Кейт побежала и, подойдя ближе к ручейку, отделявшему ее от нас, задрала юбку и крикнула: «Посмотрите на меня! Я – балерина!» Она прыгнула через ручей, выбросив одну ногу вперед, а другую – назад, при этом она вытянула их и энергично размахивала руками. Все мы с любопытством смотрели на нее, и будь я проклят, если она не была похожа на балерину, которую я видел в каком‑то журнале.

Со смехом переводя дух, она приземлилась на другом берегу ручья. С посерьезневшего лица Лоренса исчезла улыбка. Когда Кейт подошла, он наклонился и сказал ей на ухо:

– Ты не должна так задирать платье и показывать голые ноги. Не в присутствии мальчиков.

Кейт посмотрела на нас. Генри и Эдди пригнули головы и в замешательстве ковыряли ногами землю. Я старался смотреть куда угодно, лишь бы не на ее голые ноги.

– Ах, Лоу, знаешь, я ненавижу, когда мои чулки собирают репьи с колючих кустов. Кроме того, это не мальчики. Это всего лишь Фил, Генри и Эдди.

Эдди был поражен, а Генри хихикнул и спросил:

– И зачем ты берешь эти дурацкие уроки танцев?

– Вот именно, – поддержал его Эдди. Его уши стали такими же красными, как и волосы. Мой брат был на семь лет старше меня. Я был самым младшим из восьмерых детей в нашей семье, где все были рыжеволосыми. Впрочем, я был только вторым сыном. Чему удивляться, что, имея шесть сестер, я во всем равнялся на старшего брата? Итак, Эдди стал на сторону Генри, я поступил так же.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я Кейт. – Танцы – для девчонок.

Парни стрельнули глазами в сторону Кейт, а потом начали улюлюкать и вопить. Большинство девушек убили бы их взглядом, но Кейт откинула голову и громко засмеялась вместе со всеми. Потом она подошла ко мне и взъерошила мои волосы. Я был всего лишь мальчишкой, но почувствовал нечто особенное из‑за того, что Кейт так выделила меня.

– Я – девчонка, – проговорила она, словно соглашаясь. – Но я – не такая, как все другие девчонки, которых ты когда‑либо встречал или, возможно, встретишь.

– Наша Кейт – единственная в своем роде, – сказал Эдди. Все мы знали, что он по уши влюблен в нее.

– Но она все равно девчонка, – сказал Генри. – А глупым девчонкам приходится учиться танцевать и готовить, играть на пианино, чтобы они смогли найти себе мужа. Всем известно, что девочки не должны ловить рыбу. Поэтому, девочка, лучше танцуй на заднем дворе и позволь нам, мужчинам, ловить рыбу.

Теперь Генри не промахнулся, но мы знали, что он из тех, кому нравится всех подзадоривать. У него были маленькие проницательные глазки, а когда он насмехался над кем‑нибудь, то всегда напоминал мне змею.

Кейт развернулась в его сторону, ее лицо горело.

– По крайней мере, я не марширую по округе, играя в войну, как вы, ребята. Я видела, как вы попусту тратите время, нанося удары по воздуху. – Скрестив руки, она высокомерно проговорила: – Я может быть, и девчонка, но я понимаю разницу между удилищем и ружьем.

– Мы не играли, мы тренировались, если хочешь знать, – краснея, заявил Генри. Его маленькие глазки стали еще меньше. – Идет война, и скоро мы будем сражаться. Не играть в войну, а сражаться по‑настоящему. С настоящим оружием. А ты туда не сможешь пойти. Знаешь почему? Потому что ты – девчонка, вот почему.

– Ладно, – фыркнула она, сжав руки в кулаки и вытянув их по бокам. Она выглядела так, будто готова сражаться со всеми нами, чтобы помешать нам покинуть Уоткинс‑Милл и пойти воевать. – Пусть я девчонка. Но знаешь ли, Генри Харрисон, кто ты? Ты – мальчишка. Не мужчина. Всего лишь мальчишка! И каждый знает, что для того, чтобы вступить в армию, нужно быть восемнадцатилетним.