Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Якоб спрашивает:

– А нельзя было обратиться к вышестоящим властям?

Туми горько смеется в ответ.

– После полуночи я услышал шум. Спрашиваю: «Кто там?» – а мне под дверь подсунули зубило, пару буханок хлеба, завернутые в тряпку, и бурдюк с водой. И топот слышно, как убежали. Я зубилом быстро отодрал пару досок – и ходу. Луна светила ярко, как солнце. Понимаете, в нашем поселении не было ограды, потому что пустота – сама по себе ограда. Арестанты все время убегали. Многие потом приползали обратно, просили воды. Кого-то притаскивали черные, им за это платили грогом. Остальные умирали, я теперь так думаю… Но арестанты в основном были необразованные, и когда прошел слух, что если перейти красную пустыню на северо-северо-запад, попадешь в Китай… Ага, Китай! Хотелось верить в лучшее, и вот я отправился в Китай. Не прошел и шестисот ярдов, слышу, как щелкнул курок. Это был он. Майор. Он, видите ли, сам и просунул мне хлеб и зубило. «Теперь, – говорит, – ты беглый, можно тебя пристрелить, и никаких вопросов, вонючая ирландская погань». Подошел ко мне вплотную, вот как мы с вами сейчас стоим. Глаза горят, и я думаю: ну, все. Он нажал на спуск, и ничего не случилось. Мы смотрим друг на друга, так это удивленно. Он меня ткнул штыком в глаз. Я увернулся, но чуть-чуть не успел. – Плотник показывает разорванную мочку уха. – А потом время будто замедлилось, глупо так, и мы тянем ружье каждый на себя, как мальчишки, когда не поделят игрушку… Потом он споткнулся, ружье дернулось, и его треснуло прикладом по черепу. Этот гад упал и больше не встал.

Якоб видит, что у Туми трясутся руки.

– Самозащита – не убийство, пред Богом и законом.

– Я был заключенный, а у моих ног лежал мертвый охранник. Я рванул на север, вдоль берега, и миль через двенадцать-тринадцать, на рассвете, набрел на болотистый ручеек. Напился и спал до вечера, потом съел одну буханку и пошел дальше. Так я шел еще пять дней. Прошел миль семьдесят – может, восемьдесят. Солнце сожгло мне спину дочерна, и земля там высасывает силы, и от каких-то ягод у меня заболел живот, и скоро я уже начал думать: лучше бы ружье майора выстрелило, хоть бы умер сразу. В тот вечер на закате океан поменял цвет, и я стал молиться святому Иуде-апостолу, чтобы избавил меня от мучений, а как – на то его воля. Вы, кальвинисты, вроде отрицаете святых, но ведь вы же согласитесь, что всякая молитва бывает услышана…

Якоб кивает.

– Когда я проснулся на рассвете, на этом всеми забытом берегу длиной в сотню миль, я услышал плеск весел. В заливе стоял потрепанный такой китобоец под звездно-полосатым флагом. Они отправили на берег шлюпку за водой. А тут я – здрасте-пожалуйста. Капитан спрашивает: «Беглый?» А я: «Так точно, сэр». Он мне: «Назови хоть одну вескую причину, почему я должен плюнуть в морду лучшему своему клиенту в Тихом океане, британскому губернатору Нового Южного Уэльса, помогая удрать его подопечному?» Я ему: «Я плотник, готов год работать у вас на корабле за жалованье сухопутчика». Он говорит: «Мы, американцы, считаем за очевидную истину, что все люди созданы равными, что Создатель каждому дал неотъемлемые права, в том числе право на жизнь, свободу и стремление к счастью, и что ты проработаешь у нас не один год, а три, и в оплату получишь не доллары, а жизнь и свободу».

Трубка плотника погасла. Он снова раскуривает ее и делает глубокую затяжку.

– Так я к чему вам все это рассказываю. Там, в Парадном кабинете, Фишер упомянул майора, который служит на британском фрегате.

– Майор Катлип? Не самое благозвучное имя на нашем языке, конечно.

– В памяти беглого арестанта оно не потому застряло.

Туми смотрит на «Феб» и ждет.

Якоб опускает руку с трубкой.

– Морской пехотинец? Ваш мучитель? Катлип?!

– Считается, таких совпадений не бывает, разве что в театре…

Якоб буквально слышит грохот возможных последствий.

– …но иногда жизнь устраивает вот такие паскудные шуточки. Это он! Джордж Катлип из морской пехоты, и его занесло в Бенгалию, а они с тамошним губернатором приятели, часто охотились вместе. Фишер за обедом обронил его первое имя, так что сомневаться не приходится. – Туми отрывисто смеется – выходит больше похоже на лай. – Вам и так нелегко решать насчет капитанского предложения и так далее, но если вы с ним договоритесь, Якоб… Если вы договоритесь, майор Катлип увидит меня и наверняка узнает, и черт подери, он сравняет счет. Если только я не убью его первым, отправлюсь кормить рыб или червей.

Осеннее солнце распускается в небе пылающим цветком.

– Я бы потребовал защиты для вас, гарантий от Британской короны.

– Мы, ирландцы, знаем, какая от Британской короны защита.

Оставшись один, Якоб по-прежнему смотрит на злополучного «Феба», занятый расчетами нравственной бухгалтерии. Плата за сотрудничество с англичанами – оставить друга беззащитным перед местью Катлипа, а впоследствии, возможно, быть обвиненным в коллаборационизме, если голландское правительство когда-нибудь вернется к власти. Плата за отказ от сотрудничества – годы нищеты на краю света, пока не закончится война и кто-нибудь не явится за ними. Что, если их в буквальном смысле слова забудут, и они так и состарятся здесь, и умрут один за другим?

– Тук-тук? – Это Ари Гроте в заляпанном поварском фартуке.

– Входите, господин Гроте. Я просто… Я тут…

– Задумались, ага? На Дэдзиме сегодня все задумчивые, управляющий де З.

«Этот прирожденный торгаш, – подозревает Якоб, – пришел уговаривать, чтобы я согласился на сотрудничество».

– Я что сказать хотел… – Гроте оглядывается через плечо. – Фишер врет.

Солнечные блики, отражаясь от волн, мерцают на оклеенном бумагой потолке.

– Господин Гроте, я вас слушаю со всем возможным вниманием.

– Конкретно, он соврал, будто бы ван Клеф готов на сделку. Видите ли, я бы не хотел раскрывать все секреты, так сказать, нашей карточной игры, но есть такой метод – называется «чтение по губам». Принято думать, что лжеца по глазам узнают – а на самом деле не так. Человека выдают губы. У разных врунов по-разному, но вот Фишер, когда, допустим, блефует, он делает так… – Гроте чуть-чуть втягивает губы. – И что самое замечательное, он сам об этом не подозревает . Когда он говорил про ван Клефа, тоже так сделал. Он врет, это ж ясно. Именно что на лице написано. А если Фишер врет в одном, он может врать и во всем прочем, ага?

Ветерок заставляет звенеть потускневшую люстру.

– Если управляющий ван Клеф не сотрудничает с англичанами…

– Значит, его держат под замком. Потому и на берег отправили не его, а Фишера.

Якоб смотрит на «Феба».

– Предположим, я – британский капитан и надеюсь добиться славы, захватив единственную в Японии европейскую факторию… Но известно, что японцы настороженно относятся к иностранцам…