Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

«Никогда не слышал о двадцатишестилетнем управляющем факторией…»

Якоб мечется в кровати, ворочаясь с боку на бок.

«…и о фактории, на которую сыпалось бы столько происшествий, как на Дэдзиму».

Он скучает по Высокому дому, но управляющий должен спать поблизости от сундуков с казной.

На следующее утро Якоба встречают у городской управы переводчик Гото и камергер Томинэ. Томинэ извиняется за то, что просит Якоба перед встречей с градоправителем выполнить неприятную процедуру: накануне вечером возле скалы Папенбург рыбаки выловили тело иностранного матроса. Мог бы управляющий де Зут осмотреть труп и сказать, не с «Феба» ли он?

Якоб не боится трупов. Он всегда помогал дяде на похоронах.

Камергер ведет его через внутренний двор к пустующему амбару.

Он произносит незнакомое Якобу слово; Гото поясняет:

– Место, где ждать мертвый труп.

«Морг», – понимает Якоб.

Гото просит Якоба научить его этому слову.

У входа стоит пожилой буддийский монах с ведром воды.

– Чтобы очистить, – объясняет Гото, – когда уходить… из морг.

В помещении одно маленькое окошко и пахнет смертью.

На носилках лежит молодой матрос-метис с тонкой косицей.

На нем только холщовые матросские брюки и татуировка в виде ящерицы.

От окна через открытую дверь тянет сквозняком.

Он шевелит волосы мертвеца, подчеркивая неподвижность тела.

При жизни эта серая кожа, наверное, отливала золотом.

– Какие вещи при нем нашли? – спрашивает Якоб по-японски.

Камергер снимает с полки поднос. На подносе лежит британский фартинг.

На лицевой стороне монеты надпись «GEORGIVS III REX» [29]  «Король Георг III» (лат.) . , на обратной – аллегорическое изображение Британии.

– Никаких сомнений, – говорит Якоб, – это был матрос с «Феба».

– Са [30]   Зд. : так (яп.) . , – откликается Томинэ. – Но англичанин ли он?

«На этот вопрос могут ответить только его матушка и Создатель», – думает Якоб, а вслух отвечает, обращаясь к Гото:

– Пожалуйста, скажите Томинэ-сама, что отец этого матроса, вероятно, был европейцем, а мать, скорее всего, негритянка. Я так предполагаю.

Камергер все еще не удовлетворен ответом.

– Но он англичанин?

Якоб переглядывается с Гото: от переводчиков часто хотят получить не только ответ, но и средства к его пониманию.

– Если бы у меня родился сын от японки, – спрашивает Якоб, – он был бы голландцем или японцем?

Томинэ невольно морщится от такого бестактного вопроса.

– Наполовину.

Якоб молча указывает на труп: «Вот так и он».

– Все же, – настаивает камергер, – что говорит управляющий де Зут: он англичанин?

Утреннюю тишину тревожит воркование голубей под карнизом.

Якобу страшно не хватает Огавы. Он спрашивает Гото по-голландски:

– Чего я не понимаю?

– Если иностранец – англичанин, – отвечает переводчик, – тело бросят в канава.

«Спасибо!» – думает Якоб.

– А иначе – похоронят на кладбище для иностранцев?

Умница Гото кивает:

– Управляющий де Зут говорить верно.

– Господин камергер! – Якоб обращается прямо к Томинэ. – Этот юноша – не англичанин. У него слишком темная кожа. Пусть его похоронят… – «По-христиански». – На кладбище на горе Инаса. Пожалуйста, положите с ним в могилу эту монету.

На середине коридора, ведущего к залу Последней хризантемы, имеется всегда пустой дворик, где у маленького пруда растет клен. Якоба и Гото просят подождать на веранде, пока камергер Томинэ переговорит с градоправителем.

Красные листья проплывают над чуть смазанным солнцем, пойманным в темной воде.

– Поздравляю с повышением, управляющий де Зут, – произносит по-голландски чей-то голос.

«Никуда от него не деться». Якоб поворачивается лицом к убийце Огавы и тюремщику Орито.

– С добрым утром, господин настоятель, – отвечает он по-голландски, чувствуя, как давит на ребра футляр кизилового дерева. Наверняка со стороны заметен выпирающий на левом боку валик.

Эномото говорит переводчику:

– Вам интересно будет полюбоваться картинами в приемной.

– Господин настоятель, – Гото кланяется, – правила Гильдии переводчиков не позволяют…

– Вы забываете, кто я. Я прощаю только один раз.

Гото смотрит на Якоба. Якоб кивает, стараясь повернуться вполоборота, чтобы скрыть свиток.

Один из безмолвных слуг Эномото уходит вместе с переводчиком, другой остается неподалеку.

– Голландский управляющий был отважен против военный корабль. – Эномото решил попрактиковаться в голландском. – Новость уже идет по всей Японии.

Якоб ни о чем не может думать, кроме двенадцати догматов ордена горы Сирануи. «Разве их лживость не становится явной, когда кто-нибудь из ордена умирает? Неужели это не доказывает, что ваша Богиня – всего лишь безжизненная деревяшка, а страдания сестер и убитые дети – все это напрасно?»

Эномото хмурится, словно прислушиваясь к отдаленному голосу.

– Когда впервые я увидеть вас в Зале шестидесяти циновок, я подумать…

Белая бабочка медленно пролетает у самого лица Якоба.

– Я подумать: как странно, он чужеземец, но есть сродство. Вы знать?

– Я помню тот день, – подтверждает Якоб, – но я никакого сродства не почувствовал.

Эномото улыбается, словно взрослый на невинную ложь ребенка.

– Когда господин Гроте сказать: «Де Зут продает ртуть», – я подумать: вот оно, сродство!

С пламенеющего осенними листьями дерева смотрит птица с черной головой.

– Итак, я купить ртуть, но все еще я думать: сродство все еще есть. Странно.

Якоба преследует вопрос: как сильно мучился Огава Удзаэмон перед смертью?

– Потом я слышать: «Господин де Зут делать предложений Аибагаве Орито», и я думать: о-о-о-о-о!

Якоб не может скрыть потрясения. Эномото знал? Медленно, очень медленно вращаются листья на воде.

– Откуда вы…

И сразу мысль: «Теперь я еще и подтвердил».

– Хандзабуро вид очень глупый. Поэтому очень хороший шпион…

Тяжкий груз давит Якобу на плечи. Ноет спина.

Ему представляется: вот Хандзабуро вырывает страницу из альбома с набросками портретов Орито…

…«И этот листок, – думает Якоб, – прошел через целую вереницу похотливых глаз».

– Что вы делаете с сестрами в этом вашем монастыре? Зачем вам… – Якоб одергивает себя. Нельзя показывать, что ему известно то, что знал послушник Дзирицу. – Зачем вы ее похитили, ведь такой человек, как вы, может выбрать кого угодно?

– Она и я, тоже сродство. Вы, я, она. Приятный треугольник…

«Есть еще четвертый угол, – думает Якоб. – И зовут его Огава Удзаэмон».

– …Сейчас она вполне довольна своей жизнью. – Эномото говорит по-японски. – В Нагасаки у нее была серьезная работа, но на горе Сирануи ее миссия важнее. Она служит княжеству Кёга. Она служит Богине. Она служит моему Ордену. – Господин настоятель жалостливо улыбается бессилию Якоба. – И теперь я понимаю. Сродство – не ртуть. Сродство было – Орито.