Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Ветер доносит от «Феба» обрывки приказов.

На площади Эдо офицер что-то кричит своим людям; ему отвечают несколько голосов.

Над головой хлопает на ветру голландский флаг.

– Домбуржец, эта трехцветная скатерть не стала бы умирать за вас.

«Феб» подходит еще ближе – стройный, прекрасный и зловещий.

– Никто не умирает за флаг; только за то, что этот флаг символизирует.

– Горю желанием узнать, за что вы собираетесь рисковать жизнью. – Маринус засовывает руки в карманы своего чуднóго пальто. – Неужто лишь потому, что английский капитан обозвал вас лавочником?

– Почем мы знаем, – возможно, это последний голландский флаг в мире.

– Очень может быть, и все-таки он бы не стал умирать за вас.

– Тот человек… – Якоб замечает, что английский капитан смотрит на них в трубу, – считает голландцев трусами. Между тем начиная с Испании все великие державы в нашем буйном окружении старались уничтожить наш народ. И никому это не удалось. Даже Северное море не смогло вытеснить нас с нашей болотистой окраины континента, а почему?

– Да потому, что вам больше деваться некуда, Домбуржец!

– Потому что мы упрямые стервецы, доктор.

– Да разве ваш дядюшка хотел бы, чтобы вы в доказательство голландского мужества погибли тут, заваленный битой черепицей и обломками кирпичей?

– Дядюшка процитировал бы Лютера: «Друзья показывают нам, что мы можем сделать, а враги – что мы должны сделать».

Чтобы отвлечься, Якоб наводит подзорную трубу и рассматривает носовую фигуру фрегата – до него уже всего шестьсот ярдов. Резчик одарил Феба выражением дьявольской решимости.

– Доктор, вам надо уходить.

– На кого же вы Дэдзиму оставите, де Зут? Нам придется назначить управляющим Ауэханда, а его помощником – Гроте. Одолжите подзорную трубу!

– Гроте – наш лучший купец. Он способен овчару продать овечий навоз.

Уильям Питт фыркает на фрегат прямо-таки с человеческим вызовом.

Якоб снимает соломенный плащ Кобаяси и укутывает обезьяну.

– Доктор, я прошу вас! – Дождь мочит деревянные доски настила. – Не отягощайте еще больше мою совесть.

Чайки разлетаются с конька крыши над заколоченной Гильдией переводчиков.

– Не угрызайтесь, я неистребим, как Вечный жид, разделенный на бесчисленное количество выпусков. Завтра или через несколько месяцев я проснусь и начну все сызнова. Смотрите, там на палубе Даниэль Сниткер. Его всегда узнаешь по походке, характерной для человекообразных обезьян…

Якоб трогает свой искривленный нос. «Неужели всего год прошел?»

Штурман «Феба» выкрикивает команды. Матросы на реях отдают топселя…

…и корабль замирает на месте в трехстах футах от берега.

Страх Якоба растет, словно какой-то новый внутренний орган между сердцем и печенкой.

Марсовые, приставив ладони ко рту, кричат ему:

– Слабак, голландец! Сопляк, слабак! – и машут растопыренными средним и указательным пальцами.

– Почему… – спрашивает Якоб высоким напряженным голосом. – Почему они так делают?

– Кажется, этот жест происходит от лучников в битве при Азенкуре.

Из люка ближе к корме выкатывают пушку, затем другую; затем все двенадцать.

Пара чибисов низко летит над каменно-серой водой, задевая ее кончиками крыльев.

– Сейчас будут… – Голос Якоба совсем не узнать. – Маринус! Уходите!

– А знаете, Пит Барт мне рассказывал, что однажды зимой – близь Палермо, кажется, дело было – Гроте в самом деле продал овчарам овечий навоз.

Якоб видит, как английский капитан открывает рот и выкрикивает…

«Пли!»

Якоб зажмуривается, стискивая в руке Псалтирь.

Дождь совершает обряд крещения над каждой секундой, пока пушки наконец не выстреливают.

Громовое стаккато оглушает Якоба. Небо, качнувшись, кренится набок. Одна пушка запоздало выстрелила после других. Якоб не помнит, как бросился плашмя на деревянный настил, но приходит в себя он лежа ничком. Проверяет руки-ноги – пока еще все на месте. Костяшки пальцев ободраны и почему-то болит левое яичко, но в остальном Якоб невредим.

Все собаки Дэдзимы лают, и вороны словно с ума посходили.

Маринус опирается на поручень.

– Пакгауз номер шесть придется отстраивать заново; в Морской Стене позади Гильдии проделали большую дыру; комендант Косуги, вероятно… – (от Морской Стены доносится могучий вздох, а за ним грохот), – совершенно точно будет сегодня искать ночлег где-нибудь в другом месте, а я со страху описался. Наш доблестный флаг, как видите, не задело. Половина ядер пролетели у нас над головой… – Доктор смотрит в противоположную от моря сторону. – И наделали бед на берегу. Quid non mortalis pectora cogis, Auri sacra fames [27]  На что только ты не толкаешь / Алчные души людей, проклятая золота жажда (лат.) . Вергилий, «Энеида», перев. С. Ошерова. .

Ветер срывает с корабля дымовую вуаль.

Якоб встает, стараясь дышать ровно.

– Где Уильям Питт?

– Удрал. Одна Macaca fuscata умней, чем два Homo sapiens .

– Доктор, я не знал, что вы закаленный в боях ветеран.

Маринус шумно выдыхает.

– Ну как, артиллерийский огонь с близкого расстояния вбил в вашу голову хоть немного здравого смысла, или мы остаемся?

«Я не могу покинуть Дэдзиму, – понимает Якоб, – а умирать очень страшно».

– Значит, остаемся. – Маринус прищелкивает языком. – Сейчас будет небольшой перерыв, прежде чем британцы продолжат представление.

В храме Рюгадзи бьют час Лошади, как в любой обычный день.

У Сухопутных ворот несколько стражников рискуют выглянуть наружу.

Группа людей бежит от площади Эдо через Голландский мост.

Якоб вспоминает, как Орито усаживали в паланкин.

Он старается представить, как она борется за жизнь, и воссылает молитву без слов.

Футляр со свитком лежит у него в кармане.

«Если меня убьют, пусть свиток найдут и его прочтет кто-нибудь, облеченный властью»…

Китайские купцы на крыше машут руками.

Суета вокруг орудийных портов на «Фебе» обещает новый залп.

«Если я замолчу, – думает Якоб, – то разобьюсь вдребезги, как тарелка, которую с размаху бросили на пол».

– Доктор, я знаю, во что вы не верите. А во что верите?

– О, в метод Декарта, в сонаты Доменико Скарлатти, в лечебные свойства хины… На свете мало того, что заслуживает веры или неверия. Чем тщиться опровергнуть, лучше постараться сосуществовать…

Дождевые тучи переваливают через горную гряду. С полей шляпы Ари Гроте течет вода.

– Северная Европа – край холодного света и четких линий… – Якоб понимает, что городит чушь, но не может остановиться. – То же и протестантизм. Средиземноморье – мир неукротимого солнечного света и непроницаемой тени. То же и католицизм. А здесь… – Якоб широким жестом обводит остров. – Этот… непостижимый Восток… с его колоколами, с его драконами, с его миллионами… Здесь понятие переселения душ, понятие кармы, еретические у нас на родине, обретают… обретают… – Голландец громко чихает.