Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Одну минуту, пожалуста, – говорит Кобаяси. – Еще хорошие вести.

Якобу кажется, что в Парадный кабинет вторгается что-то темное и злое.

Ворстенбос откидывается на спинку кресла:

– Да ну?

– Я много убеждать в Управа насчет украденный чайник. Я говорить: «Если мы не найти чайник, великий бесчестье для наша страна». Тогда камергер отправить много… – Он обращается за помощью к Ивасэ. – Да-да, «полицейский», много полицейский искать чайник. Сегодня в Гильдия, когда я заканчивать… – Кобаяси показывает на свой перевод послания сёгуна, – прибыть гонец из Управа. Нефритовый чайник императора Чунчжэнь обнаружен!

– А-а? Хорошо. И в каком… – Ворстенбос подозревает подвох. – В каком он состоянии?

– Идеальный состояний. Два ворья сознаться в кража.

– Один вор, – продолжает рассказ Ивасэ, – сделать ящик в паланкин коменданта Косуги. Другой вор положить чайник в ящик в паланкин и так вынести чайник через Сухопутный ворота.

– Как же их поймали? – спрашивает ван Клеф.

– Я посоветовать, – отвечает Кобаяси, в то время как Ивасэ объясняет камергеру Томинэ, о чем речь. – Градоправитель Омацу предложить награду за выдача воров. Мой план удался. Чайник доставить сегодня, позже. Есть еще лучше новость: градоправитель Омацу дать разрешение, чтобы казнить воров на площадь Флага.

– Здесь? – хмурится Ворстенбос. Его радость от приятного известия слегка померкла. – На Дэдзиме? Когда?

– Перед отплытий «Шенандоа», – говорит Ивасэ. – После утренний перекличка.

– Пусть все голландцы, – благостно улыбается Кобаяси, – видят японский правосудие.

По стене из промасленной бумаги пробегает тень отважной крысы.

«Вы сами требовали крови, – говорит вызывающий взгляд Кобаяси, – за свой драгоценный чайничек…»

На «Шенандоа» бьют склянки.

«…Хватит ли духу теперь получить, что хотели? – ждет ответа переводчик. – Или струсите?»

Смолкает стук молотков на крыше пакгауза Лели.

– Прекрасно, – говорит Ворстенбос. – Передайте градоправителю Омацу мою благодарность.

В пакгаузе Дорн Якоб обмакивает перо в чернила и пишет на чистом титульном листе: «Верное и полное расследование злоупотреблений на Дэдзиме за время, когда факторией управляли Гейсберт Хеммей и Даниэль Сниткер, включая исправления фальшивых записей, внесенных в бухгалтерские книги вышеуказанными лицами». На миг он задумывается, не вписать ли и свое имя, но эта мысль тотчас же улетучивается. Ворстенбос – его начальник и поэтому вправе представить работу подчиненного как свою. «А может, это и безопасней», – думает Якоб. Любой чиновник в Батавии, чьи незаконные доходы иссякли из-за расследования, может одним росчерком пера прикончить ничтожного писаря. Якоб накрывает страницу промокательной бумагой и аккуратно прижимает.

«Кончено», – думает он, протирая покрасневшие глаза.

Красноносый Хандзабуро чихает и вытирает нос пучком соломы.

На подоконнике окна под самым потолком пакгауза воркует голубь.

Из Костяного переулка доносится пронзительный голос Ауэханда.

Поверили или нет, что Дэдзиму вот-вот закроют, но утренние известия пробудили факторию от летаргического сна. Медь прибудет через четыре дня – сотни ящиков. Капитан Лейси рассчитывает закончить погрузку за шесть дней и через неделю покинуть Нагасаки, прежде чем в Китайском море наступит время зимних штормов. В ближайшие дни должны решиться вопросы, на которые Ворстенбос все лето отвечал со всей возможной уклончивостью. Получат служащие фактории мизерную официальную квоту на личный груз или же ту, к которой приучили их прежние управляющие? Спешно заключают сделки с местными купцами. Кто станет начальником канцелярии, с большим жалованьем и властью над всей экспедиторской конторой – Петер Фишер или Якоб де Зут? «И какое применение даст Ворстенбос моему расследованию, – размышляет Якоб, укладывая отчет в саквояж, – только против Даниэля Сниткера, или полетят и другие головы?» Клика в Батавии, занимающаяся контрабандой, имеет влиятельных друзей даже в Совете Обеих Индий, но в отчете Якоба хватит улик, чтобы склонный к оздоровлению общества генерал-губернатор прикрыл эту лавочку.

Повинуясь внезапному порыву, Якоб взбирается на сложенные штабелем ящики.

Хандзабуро, издав вопросительное «Э?», снова чихает.

С любимого Уильямом Питтом насеста Якоб видит склоны усталых гор, поросшие огненными кленами.

Вчера Орито не пришла на занятие в больнице…

И Огава не появлялся на Дэдзиме с того дня, когда разразился тайфун.

«Не могли же ее отправить в ссылку из-за одного скромного подарка», – уговаривает себя Якоб.

Он закрывает ставни, слезает с ящиков, забирает саквояж и, выпроводив Хандзабуро в переулок, запирает двери пакгауза.

К перекрестку Якоб подходит одновременно с Элатту – тот приближается со стороны Короткой улицы, поддерживая худого юношу в просторных штанах ремесленника, подвязанных у щиколоток, стеганом кафтане и европейской шляпе, вышедшей из моды полвека назад. Якоб замечает запавшие глаза молодого человека, мертвенную бледность и вялые движения и думает: «Чахотка». Элатту здоровается с Якобом, но не представляет ему своего подопечного. Рассмотрев того поближе, секретарь понимает, что это не чистокровный японец – в нем есть примесь европейской крови. Волосы темные, но не совсем черные, а глаза круглые, как у самого Якоба. Незнакомец, не заметив Якоба в переулке, идет дальше по Длинной улице, в сторону больницы.

Между стенами домов, обступивших переулок, летят по ветру косые нити дождя.

– «Средь жизни мы в лапах у смерти», ага?

Хандзабуро подпрыгивает от неожиданности, а Якоб роняет саквояж.

– Извните, господин де З., если мы вас напугали. – Незаметно, чтобы Ари Гроте об этом сожалел.

Рядом с Гроте появляется Пит Барт с большим мешком на спине.

– Ничего страшного, господин Гроте. – Якоб поднимает саквояж. – Переживу как-нибудь.

– Вон тот полукровка, – Барт кивает на евразийца, – такого о себе сказать не может, бедолага.

И словно по сигналу, молодой человек разражается характерным кашлем.

Инспектор, прохлаждающийся по другую сторону улицы, подзывает к себе Хандзабуро.

Якоб смотрит на евразийца – тот все кашляет, согнувшись в три погибели.

– Кто он?

Гроте сплевывает.

– Сюнске Тунберг, если это вам что-то говорит. Я слыхал, его папочка – некий Карл Тунберг из Швеции, он пару сезонов проработал здесь лекарем, лет двадцать тому назад. Он, как наш доктор М., был шибко образованный и увлекался ботаникой, но, как видите, не только сбором семян занимался, ага?

Собака о трех ногах слизывает с земли плевок лысого повара.

– Неужели господин Тунберг не оставил никаких распоряжений, чтобы обеспечить будущность своего сына?