Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Что хорошо для тела, – говорит Судзаку, глядя на губы Орито, – хорошо и для души.

По сравнению с завтраком обед проходит прямо-таки весело. После краткой молитвы ключница Сацуки и сестры едят соевый творог тофу, обжаренный в тесте с чесноком и семечками кунжута, маринованные баклажаны, сардины и белый рис. Даже самые надменные сестры помнят свое бедняцкое прошлое, когда о такой еде можно было только мечтать, и наслаждаются каждым куском. Настоятельница и мастер Судзаку ушли обедать к мастеру Гэнму, так что настроение в Длинном зале непринужденное. После того как убрали со стола, вымыли посуду и палочки для еды, сестры курят трубки, болтают, играют в маджонг, вновь и вновь перечитывают новогодние письма и слушают, как Хацунэ играет на кото . Орито замечает, что действие Утешения с каждым вечером заканчивается быстрее. Как всегда, она уходит к себе, никому не пожелав спокойной ночи. «Вот погодите, пока ее Одарят, – слышит она мысли других сестер. – Погодите, пока живот у нее не станет огромным, как валун, и ей не будет необходима наша помощь, чтобы мыть полы и таскать тяжести».

В келье Орито кто-то заботливо развел огонь. «Яёи».

Злоба Умэгаэ и враждебность Кагэро придают сил отторгать Сестринский дом. «А доброта Яёи, – со страхом думает Орито, – делает жизнь здесь более сносной…»

…И приближает тот день, когда гора Сирануи взаправду станет для нее домом.

«Как знать, – размышляет Орито, – может, Яёи действует по приказу Гэнму?»

Мучаясь тревогами и дрожа от холода, Орито обтирается влажной тряпицей.

Укладывается под одеяло, поворачивается на бок и долго разглядывает огненный сад в очаге.

Ветви хурмы клонятся к земле под тяжестью спелых плодов, мерцающих в темноте. Крошечный штрих в небе растет и превращается в цаплю. Голенастая птица опускается на землю…

У птицы зеленые глаза и рыжий хохолок. Орито пугается громоздкого клюва. Птица говорит – конечно, по-голландски: «Вы очень красивы».

Орито не хочет ни поощрять его, ни ранить его чувства.

Вдруг она оказывается во дворе Сестринского дома. Слышно, как стонет Яёи.

Сухие листья кружат по воздуху, будто нетопыри; нетопыри кружат по воздуху, будто сухие листья.

«Как убежать отсюда? – В отчаянии она отвечает неизвестно кому: – Ворота заперты».

«Так что же? – насмешничает лунно-серая кошка. – С каких это пор кошкам нужны ключи?»

«Времени совсем нет! – Отчаяние скручивает Орито. – Нечего говорить загадками!»

«Сперва убеди их, – говорит кошка, – что ты здесь довольна и счастлива».

«Зачем доставлять им такое удовольствие?»

«Затем, – отвечает кошка. – Только тогда они перестанут за тобой следить».

– И так, я прихожу к выводу… – Ёсида Хаято, все еще моложавый автор высоконаучного труда об истинном возрасте Земли, окидывает взглядом слушателей – восемьдесят-девяносто ученых мужей, – что широко распространенная вера в то, будто Япония – неприступная крепость, на самом деле – пагубное заблуждение. Почтенные академики, мы – всего лишь деревенская развалюха, где и стены обветшали, и кровля прогнила, а вокруг – жадные соседи.

У Ёсиды – прогрессирующая болезнь костей, и его выматывает необходимость напрягать голос, чтобы слышно было во всем просторном зале на шестьдесят татами.

– К северо-западу, всего полдня пути от острова Цусима, обитают тщеславные корейцы. Кто забудет провокационные надписи на знаменах, которыми размахивало их прошлое посольство? «Надзор за державами» и «Мы – праведны», где явно подразумевается: «А вы – нет».

Среди академиков раздаются одобрительные вздохи и охи.

– К северо-востоку – огромная страна Эдзо, родина диких айнов, а также русских, которые составляют карты наших берегов и заявляют права на остров Карафуто – они зовут его Сахалин. Едва ли двенадцать лет прошло с тех пор, как французский путешественник… – Ёсида старательно складывает губы, готовясь произносить непривычные звуки, – Лаперуз назвал пролив между Эдзо и Карафуто своим именем! Разве французы потерпели бы у своих берегов пролив Ёсида?

Сказано отлично, и аудитория горячо откликается.

– Недавние набеги капитана Бенёвского и капитана Лаксмана предвещают, что в недалеком будущем европейцы, занесенные течениями в Японию, будут не просить у нас провизию, а требовать торговых сделок, причалов и пакгаузов, укрепленных портов, неравных договоров. Колонии укоренятся, словно чертополох и сорная трава. Тогда мы поймем, что наша «неприступная крепость» – всего лишь утешительный обман, что наши моря – отнюдь не «непреодолимый ров», а, как пишет мой прозорливый коллега Хаяси Сихэй, «океанская дорога без границ, которая связывает Китай, Голландию и мост Нихонбаси в Эдо».

Кое-кто из слушателей согласно кивает, другие смотрят встревоженно.

«Хаяси Сихэй, – вспоминает Огава Удзаэмон, – умер под домашним арестом за свои писания».

– Лекция окончена. – Ёсида кланяется. – Благодарю Академию Сирандо за любезное внимание.

Оцуки Мондзюро, бородатый директор Академии, не решается задать вопрос, зато доктор Маэно, солидно откашлявшись, взмахивает веером.

– Прежде всего я хотел бы поблагодарить Ёсиду-сан за его мысли – они дают нам всем пищу для размышлений. Во-вторых, я хочу спросить, как, по его мнению, можно было бы предотвратить перечисленные им несчастья?

Ёсида, отпив теплой воды, делает глубокий вдох.

«Сейчас безопасней всего – ответить уклончиво и расплывчато», – думает Удзаэмон.

– Создать Японский военно-морской флот, построив для этого две большие верфи, и основать академию, где иностранные специалисты обучали бы японских кораблестроителей, оружейников, офицеров и солдат.

К такому дерзкому взгляду на вещи аудитория не была готова.

Авацу, алгебраист, первым приходит в себя:

– И все?

Ёсида отвечает на иронию улыбкой.

– Ни в коем случае! Нужна национальная армия по французскому образцу; оружейная фабрика, способная производить новейшие прусские ружья; и заморская империя. Нам нужны колонии, чтобы самим не стать европейской колонией.

– Но для того, что предлагает Ёсида-сан, – возражает доктор Маэно, – потребуется…

«Радикально новое правительство, – думает Удзаэмон, – и радикально новая Япония».

– Торговое представительство в Батавии? – предполагает незнакомый Удзаэмону химик.

Ёсида качает головой:

– Батавия – сточная канава, а Голландия – пешка, что бы там ни говорили голландцы. Нашими учителями должны быть Франция, Англия, Пруссия или энергичные Соединенные Штаты. Двести талантливых, крепких здоровьем ученых – это условие, увы, исключает меня – нужно отправить в перечисленные страны, пусть изучают промышленные искусства и науки. Когда вернутся, пусть безвозмездно делятся своими знаниями с наиболее одаренными умами из числа всех сословий. А там уж можно приступить к созданию поистине «Неприступной крепости».