Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Но… – Хага, фармацевт с обезьяньим носом, выдвигает очевидное возражение, – Указ о самоизоляции под страхом смерти запрещает подданным выезжать за пределы Японии.

«Даже Ёсида не посмеет, – думает Удзаэмон, – заикнуться об отмене указа».

– Именно поэтому, – Ёсида Хаято кажется совершенно спокойным, – указ необходимо отменить.

В ответ на эту реплику раздаются несколько робких возражений, а кое-кто испуганно выражает согласие.

«Должен же кто-нибудь его спасти, – переводчик Арасияма косится на Удзаэмона, – от самого себя?»

«Он умирает, – думает молодой переводчик. – Его выбор».

– Ёсида- сан , – кричит фармацевт Хага, – берется возражать Третьему сёгуну!..

– Сёгун – не противник в научном споре, – поддерживает химик, – а божество!

– Ёсида- сама , – поправляет Омори, художник, работающий в голландском стиле, – патриот и настоящий стратег, к нему бы прислушаться!

– В нашем научном обществе, – Хага вскакивает с места, – обсуждают вопросы естествознания…

– …А не государственные дела, – подхватывает исследователь металлов из Эдо, – и следовательно…

– Настоящий ученый изучает любые вопросы, – заявляет Омори, – если только страх ему в том не препятствует.

– Значит, всякий, кто с вами не согласен, – трус, по-вашему? – спрашивает Хага.

– Третий сёгун закрыл границы, чтобы не допустить христианского бунта, – включается в спор историк Аодо, – а в результате всю Японию заспиртовали, словно экспонат в стеклянной банке!

Поднимается дикий гвалт, и директор Оцуки стучит палочками, требуя тишины.

Когда относительный порядок восстановлен, Ёсида получает разрешение ответить тем, кто выступил против него.

– Во времена Третьего сёгуна Указ о самоизоляции был необходимой мерой. Однако сейчас в мире действуют иные механизмы силы. Сведения, полученные из голландских докладов и китайских источников, взятые вместе, дают нам серьезное предостережение. Народы, которые не освоили упомянутые механизмы, в лучшем случае покоряют, как американских индейцев. А в худшем – их истребляют, как туземцев Земли Ван-Димена.

– Что Ёсида-сан предан Японии – не подлежит сомнению, – вынужден признать Хага. – Однако едва ли армада европейских военных кораблей вдруг явится в Эдо или в Нагасаки. Вы ратуете за коренные преобразования всей нашей страны, и для чего? Для борьбы с призраком! Для решения гипотетического вопроса: «Что, если?»

– Настоящее – это поле битвы, – Ёсида, насколько может, выпрямляет спину, – где различные «что, если» соперничают за то, чтобы стать будущим «то, что есть». Что помогает какому-либо одному «что, если» одолеть своих противников? Ответ… – Больной заходится кашлем. – Ответ: «Разумеется, военная и политическая мощь» – всего лишь отговорка, ибо что направляет умы обладающих мощью? Ответ: «Вера». Вера может быть идеалистичной или приземленной, демократической или конфуцианской, восточной или западной, робкой или дерзкой, основанной на ясной мысли или на самообмане. Вера сообщает Мощи: нужно следовать этому пути, и никакому другому. Где же то лоно, в котором зарождается Вера? Где тот тигель, в котором выплавляется мировоззрение? Слушатели Академии Сирандо, я говорю вам: мы – этот тигель. Мы – это лоно.

Во время первого перерыва зажигают светильники, разводят огонь в жаровнях, чтобы немного отогнать холод. Тут и там вскипают разговоры. Переводчики Удзаэмон, Арасияма и Гото Симпати сидят вместе с пятью-шестью слушателями Академии. Алгебраист Авацу извиняется за то, что беспокоит Удзаэмона:

– Просто я надеялся услышать известие, что вашему отцу лучше…

– Он по-прежнему не встает с постели, – отвечает Удзаэмон, – однако находит способы всех подчинить своей воле.

Те из присутствующих, кто лично знает переводчика первого ранга Огаву-старшего, улыбаются, опустив глаза.

– Чем страдает господин? – спрашивает раскрасневшийся от сакэ доктор Янаока из Кумамото.

– Доктор Маэно считает, что у отца рак…

– Такой диагноз, как известно, подтвердить весьма трудно! Давайте завтра соберем консилиум.

– Доктор Янаока очень добр, но отец крайне придирчиво относится к выбору тех, кто…

– Ну-ну, я знаю вашего почтенного отца двадцать лет!

«Да, – думает Удзаэмон, – а он сорок лет тебя презирает».

– «Если капитанов слишком много, – цитирует Авацу, – корабль заплывет в горы». Наверняка доктор Маэно отлично справляется. Я помолюсь за его скорейшее выздоровление.

Другие тоже обещают молиться. Удзаэмон благодарит всех.

– Еще одного знакомого лица не видно, – замечает Янаока. – Дочка доктора Аибагавы – та, что с ожогом.

– Так вы не слышали, какое счастье ей привалило? – говорит переводчик Арасияма. – Оказалось, денежные дела покойного доктора были в самом плачевном состоянии; говорили даже, что вдова не сможет сохранить за собой дом. Узнав о бедствиях семьи, господин настоятель Эномото не только уплатил все долги до последнего сэна , он еще и нашел для дочери доктора местечко в монастыре на горе Сирануи.

– В чем же тут счастье? – Удзаэмон немедленно жалеет, что раскрыл рот.

– Полная чашка риса каждый день, – восклицает приземистый химик Одзоно, – и всего обязанностей, что прочесть сутру-другую! Для изуродованной девушки, которую никто замуж не возьмет, это и вправду несказанное счастье. Конечно, отец позволял ей играть в ученую даму, но нужно и вдове посочувствовать. Подобает разве дочери самурая присутствовать при родах и общаться с потными голландцами?

Удзаэмон запрещает себе отвечать.

Банда – специалист по землеведению из болотистого Сэндая.

– Когда я был в Исахае, до меня доходили странные слухи о храме настоятеля Эномото.

– Если вы не хотите обвинить в чем-то неподобающем близкого друга Мацудайры Саданобу и старшего академика Сирандо, – жизнерадостно предостерегает Авацу, – не обращайте внимания на слухи о храме господина Эномото. Монахи живут своей жизнью, монашки – своей.

Удзаэмон и хочет, и не хочет узнать, какие слухи дошли до ушей Банды.

– Кстати, где сегодня настоятель Эномото? – спрашивает Янаока.

– В столице, – говорит Авацу. – Улаживает какие-то мудреные храмовые дела.

– У себя в Касиме, – говорит Арасияма. – Вершит суд, я так слышал.

– А я слышал, он поехал на остров Цу, – говорит Одзоно. – На переговоры с корейскими купцами.

Открываются раздвижные двери; по залу прокатывается приветственный гул.

На пороге – доктор Маринус и Сугита Гэмпаку, один из известнейших ныне живущих ученых, осваивающих голландскую науку. Хромой Маринус опирается на трость; пожилой Сугита опирается на слугу. Оба ученых с наслаждением устраивают шутливую перепалку о том, кому первым входить, и решают спор с помощью старинного метода «камень, ножницы, бумага». Маринус выигрывает, но, пользуясь своей победой, пропускает Сугиту вперед.