Алексей Шкваров - Время греха: Роман

Когда ты любил эту женщину, то для тебя она была святой, богиней, королевой, и никому не позволительно низвергать ее с того пьедестала, кроме того, кто ее туда воздвиг. Только он вправе решать какой участи она достойна, оставаться вечной загадкой, непостижимой и любимой, такой, какой он ее создал, или быть преданной забвению.

Любые попытки проникновения в этот личностный круг души, где место лишь двоим, вызовут инстинктивное сопротивление, как будто непроходимый лес, состоящий из высоких невиданных деревьев, сплошь усыпанных острыми шипами, и окруженный волчьими ямами, вырастет за одну секунду и ощетинится, готовый порвать любого, приблизившегося на недопустимо близкое расстояние. Так опытный сторожевой пес определяет только ему видимую границу, за которую перешагивать никому не рекомендуется без риска испытать на себе мощь удара широкой груди и стальные безжалостные клыки. Продолжение разговора в том же русле, как раз и будет нарушением этой запретной черты, на которое уже последует ответный бросок. Говорящий может не ощутить его на себе, но душа слушающего уже вцепится мертвой хваткой в его горло.

Эта женщина, какой бы падшей в глазах других не была, в его понимании она останется той, какой он ее создал и низвергнул, со всей болью, что, возможно, пришлось ему испытать от нее и которая вспыхнет сейчас с новой силой. Может, по старику Фрейду, это и есть боль сладострастия и недостижимости, которая заставляет повторять все снова и снова. Как альпинист, сорвавшийся с вершины, ободранный и покалеченный, подлечившись, поднимается вновь и вновь по недоступной ледяной вертикали. Он изучает свои ошибки, и вновь шаг за шагом, уступ за уступом, упрямо стремиться преодолеть все заново.

А надо ли это? Задай себе этот вопрос и попытайся ответить. Что тебя толкает на это безрассудство? Что заставляет стремиться наверх? Может это просто чувство самоутверждения?

Не хочу, не могу сравнивать Женщину с вершиной. Она — последняя, холодна, мертва и бездушна. Да, да, да, именно бездушна. Поэтому никогда ты не испытаешь тепла ее души. Никогда ваши сердца не будут связаны незримыми нитями. Вершина останется там, высоко в небе, такой же холодной и бездыханной, когда ты спустишься на землю. И второй раз ты уже не захочешь туда подниматься, ибо она тобой покорена. Но и остаться там ты тоже не захочешь, потому что она «бездушна». А человек не может жить в «бездушном» пространстве. Ему необходим воздух для легких и воздух для души !

Другое дело, если ты сам принял решение о том, что сорвавшись, и убедившись в отсутствии какой-либо цели, вершины, к которой нужно было стремиться, и поняв всю, действительно, безрассудность своих тщетных попыток завоевать ее сердце, потому что она просто этого не стоит, потому что «король-то голый!», тогда чей-то мудрый совет тебе будет нужен. Ибо он откроет глаза, нет, скорее подтвердит, твои догадки, твои собственные выводы о ничтожности предмета устремлений. Не сотвори себе кумира! А как же без этого? Как без обожания? Это же твой маяк, твоя путеводная звезда. Да ты просто испугался остаться во мраке. Соберись с духом, с мыслями, веди свой корабль по карте, по компасу. Ты шел вслепую, зачарованно уставившись на призрачный зеленоватый свет ее глаз, манящий тебя, как огонь лампы мотылька. Ты видел мираж, призрак, а не живое существо. Там впереди были скалы и рифы и ты упрямо лез своим форштевнем на них. И если, Господь уберег тебя, значит, ты еще чего-то стоишь в этой жизни. Значит, ты еще нужен Ему, для того он и открыл тебе глаза и уши. «Да имеющий глаза увидит, да имеющий уши услышит…»

А если в ней ты видел совершенно иную женщину, не ту, что стояла перед тобой, а другую, придуманную, созданную твоим воображением? И тогда возникает парадокс отторжения и притяжения одновременно. Ты не можешь любить ту женщину, которая существует, но любишь женщину, которая все-таки есть в ней. Или тебе так кажется! Вы не можете быть вместе, потому что вы полностью антагоничны, но вы не можете и друг без друга. Бред душевнобольного! Но про любовь так и говорят: «Это болезнь, от которой не помогут ни капли, ни таблетки!»

(Немного из скандинавского эпоса… или по Г. Х. Андерсену)

Далеко-далеко на севере, где-то в черных, неприступных горах Норвегии, обитал злой-презлой тролль. И не было большей для него радости, как досадить чем-нибудь людям. Счастливых сделать несчастными, любящих разлучить, друзей превратить во врагов, добрых в злых, красивых в уродов и т. д. А уж на выдумки он был мастер. Как только не развлекался тролль, разжигая в людях самые низменные страсти, пробуждая все самое плохое, не брезгуя при этом и обычными человеческими слабостями, развивая их до величины порока.

К примеру, если человек любил вкусно поесть или обожал сладкое, тролль был тут, как тут. Он подкладывал и подкладывал обжоре самые лакомые кусочки, и радостно потирал руки, видя, что бедолага не может остановиться.

Пьянице и наркоману он всегда подсказывал, где можно найти еще немного отравленного зелья, чтобы тот уже не мог никогда вырваться из затянувшей его трясины.

Воришке он всегда в первый раз предоставлял возможность безнаказанно стянуть кошелек, отвлекая жертву пустяковыми вопросами.

Видя колеблющегося, сразу нашептывал ему наухо всякие гадости и вскармливал червячка сомнения, искажая правду, заставляя лгать, лицемерить и изворачиваться. И у человека все смешивалось: ложь выглядела правдой, а правда представлялась обманом, прекрасное становилось обыденным, уродливое — обаятельным, злость вытесняла доброту, жестокость милосердие и так до бесконечности.

В человеке разрастался Порок, принимая гигантские размеры, вытесняя все хорошее и добропорядочное. И здесь тролль уходил в сторону, предпочитая издалека наблюдать печальный финал.

Веселился тролль, когда видел, что плоды им посеянные взрастали, и человек не мог остановиться в своем падении, скатываясь на самое дно. Он радовался от души, когда его подопечные смертельно заболевали или убивали невинных, когда их ловили и наказывали за это.

Самые преданные изменяли, родители отказывались от детей, а дети забывали престарелых родителей. Человечность отношений вытесняла алчность и материальная выгода. И миром правил золотой телец.

Далеко от обители тролля к югу, и простираясь необъятно на восток, лежала огромная страна. В ней были леса и пустыни, горы и бескрайние степи, ее омывали моря и океаны. Жили в ней самые разные народы, говорившие и на своих языках и на одном, понятном для всех, веря в разных богов, но, не мешая друг другу, и не тяготясь тем, что живут вместе. И здесь троллю удавались великие гадости, приводившие к невероятным ужасным последствиям. Люди, на время, как бы сходили с ума, начинались войны, междоусобицы, гибли миллионы невинных от младенцев до стариков. Но смущало тролля одно обстоятельство. Каждый раз, несмотря на чудовищность и масштабы претворяемого им Зла, изобилие посеянных среди людей семян злобы и порока, всегда проходило какое-то время, и чары рассеивались. Исчезали, как ядовитый туман. А люди расправляли плечи, протирали глаза и продолжали жить, сначала бедно, но честно. Помогали друг другу, совместно отстраивали разрушенные города, поднимали пашни, рожали детей, и жизнь возрождалась, а вместе с ней возвращались и доброта, и милосердие, и любовь к ближнему.