Жан-Пьер Отт - Любовь в саду

Они сошлись неподалеку от анемонов, там, где узкая полоска шероховатой земли, еще влажной после дождя, сшившего упругим прозрачным стежком хмурую ночь и утреннюю зорю. Улитки подползают друг к другу для долгого и сладострастного боренья. Но прежде чем перевернуться набок, приладить свою мясистую ногу к ноге партнера и прилепиться к нему всеми своими оборчатыми присосками, они предаются предварительным ласкам. Первые нежности, первая сладостная дрожь, первые взаимные восторги. Ракушки подрагивают. Рожки помавают. Улитки гладят друг друга своими щупальцами-стебельками, трутся ими, скрещивают их с щупальцами партнера; стебельки чуть ли не сплетаются. Внезапно рожки в смятении съеживаются, и далее следует череда несмелых точечных прикосновений — словно чтобы привыкнуть к чересчур острому удовольствию. Осмелев, улитки с нежной настойчивостью продолжают ощупывать партнера, все время возле глаз.

Этот танец, исполненный воздушной грации, длится долго — и еще дольше для самих брюхоногих, живущих в иных, чем люди, времени и пространстве. Они словно не желают портить себе любовную игру безрассудной спешкой, комкая или вовсе минуя отдельные этапы. Они не должны торопить события, опережать свои желания и всеми правдами и неправдами стремиться к развязке.

Но вот они начинают веселить друг дружку поцелуями-укусами в шею и по всему торсу. Поскольку язычок у них покрыт множеством мельчайших наростов, превращающих его в подобие терки, поцелуи эти весьма жестоки. Но когда у вас толстая кожа моллюска, ни робкой щекоткой, ни легкими касаниями, ни даже самыми умелыми ласками вас не проймешь. Улиткам нужно кусать, покусывать, подстрекать, покалывать, пощипывать, язвить повсюду нескоро сомлевающий мускул — и в то же время чтобы их покусывали, кусали в ответ, покалывали до дрожи, дразнили язвящими поцелуями в грудь.

Может, боль, которую они, не скупясь, причиняют, усиливает удовольствие, которое они испытывают? Сотни острых укольчиков, настойчивых, возбуждающих, почти сладостных, расшевеливают их словно заторможенное естество. Своими страстными укусами куда попало они пробуждают всю географию чувственности, проходятся по всей карте восприимчивости. Одну за другой они раззадоривают все эрогенные точки, распаляют эрогенные зоны, словно намечая на теле партнера местечко почувствительней, чтобы наконец слиться в объятиях, внешне напоминающих прихотливый лепной орнамент. Жажда удовольствия вкупе с инстинктом продолжения рода открывает им нехоженые тропы и бессчетные заповедные уголки плоти в угоду обширному и властному желанию, которое, знают они, не замедлит осуществиться. Быть может, на такой же нехитрой стратегии они возводят здание весьма сложных и тонких ощущений и чувств.

И вот, согласно перекатившись набок, улитки слепляются подошва к подошве. Они трепетно перебирают своими оборками, сплетают и расплетают свои все более и более скользкие тела и снова соединяются, слепляются еще тесней, будто посасывая друг друга, как две губы. Они сжимаются и растягиваются, сопровождая эту возбудительную гимнастику обильным испусканием слизи. Они находят друг друга восхитительно липкими, гибкими, податливыми в этой мускульной эйфории, завладевающей ими до полного самозабвения.

Две половинки соединяются наподобие двустворчатого моллюска. Их гениталии смешиваются, проникают друг в друга. И, поскольку каждый из них сразу и самец, и самка, оба они одновременно овладевают партнером и отдаются ему. Скользкие амуры, которым улитки предаются с таким пылом и с таким явным знанием дела, тут же испытывая ощущения партнера — до такой степени, что могли бы поменяться местами, нисколько этому не удивившись, возможно, даже не ощутив странности перемены, когда они сливаются воедино, осеняя свою любовь символом первоначала.

Кому дано описать «эти объятия, такие тесные, что высвободиться партнеры могут только рывком, где каждый одновременно отец и мать, носитель семени и будущей кладки, оплодотворенный оплодотворитель, разом обрюхативший и обрюхатевший, обе ипостаси другого в себе самом?»