Вячеслав Килеса - Истории, рассказанные вчера

Весной стали молодежь на работу в Германию сманивать. В клуб всех собрали, фильм показали, обещали большие деньги и поездки по Европе. Даже я заинтересовалась, пока мама Лиза подзатыльник не дала: «Сыр в мышеловке тоже на вид приятен!». А Витя Реутов и еще несколько ребят из школы решили ехать. Я их вместе с родителями к автобусу проводила: Витя на гитаре играл — лучший гитарист школы был, — остальные ему подпевали. В следующий раз я Витю после войны увидела: с искалеченной рукой, больного, измученного, — он один из ребят выжил.

Новых добровольцев не оказалось и начали другое придумывать, чтобы в Германию отправить. На медкомиссию вызывали, и кого врач здоровым признал, в автобус заталкивали. Спасибо врачу Ломакину: у меня от грязи кожа красными пятнами покрылась, так Николай Федорович немецкому врачу доказал, что у меня заразное чесоточное заболевание, и мне справку дали, что по состоянию здоровья работать в Германии не могу. Я теперь, когда немцы облаву на молодежь устраивали, дома оставалась, а Лиде по-прежнему приходилось по кустам и на речке прятаться.

В сентябре объявили, что школа открывается. Лида учиться любила, сразу туда заторопилась. Рассказывала потом, что директором — пучеглазый немец, а учителя те же, довоенные. Восемь дней в школу ходила, а на девятый рыскает утром по комнатам, портфель не может найти. «Ты спрятала! — на меня кричит. — Я вечером его приготовила и на тумбочку положила». Одноклассник Лидин, Женя Фоминых, зашел: «Директор велел обязательно на уроках присутствовать: списки сегодня составлять будут, на паек записывать». Побежала и я во все углы заглядывать: нет портфеля, словно испарился. Лида упала на кровать и ревет:

— За что такое невезение?! Не пойду в школу, пока портфель не отыщется.

— Тогда школа и без меня обойдется — решил Женя. — Погода жаркая: пошли на речку купаться!

Лида согласилась, а я отказалась — красные пятна на теле берегла. Занялась постирушкой и уборкой: мама Лиза с рассвета до темна в саду работала, фрукты для немцев собирала, и домашние хлопоты мне достались. Квартиранта у нас пока не было: Пешта неделю назад в Керчь переехал, швейную машинку тайком прихватив. Мама Лиза даже заплакала, когда узнала: очень эта машинка нас выручала.

Выполола я сорняки в огороде, двор метлой вымела и комнатами занялась.

Мою полы — и под кроватью, куда дважды заглядывала, на Лидкин портфель наталкиваюсь. «Ну, домовой, — говорю сердито, — Лидка всего тебя изругает. Она теперь без записи на паек осталась».

В это время калитка открывается и тетя Клава, Женькина мать, во двор забегает.

— Где Женька? — спрашивает.

А сама взволнованная, дышит тяжело.

— На речке — отвечаю. — С Лидой туда пошел.

— Слава Богу! — тетя Клава восклицает и на скамейку обессилено падает. — Мне только что соседка, Вера Ивановна — она в школе учительницей работает, — рассказала: во время второго урока подъехали к школе автобусы, немцы с автоматами школу окружили, всех старшеклассников в автобусы загнали и в Симферополь повезли, в Германию на поезде отправлять. Как только они уехали, учителя с остальными учениками по домам разбежались. Школа, считай, закрылась.

Посидела, отдышалась и к калитке пошла:

— Нужно ребят предупредить, пусть спрячутся: вдруг домой придут искать!

А я вышла на середину комнаты и кланяюсь:

— Спасибо тебе, домовой: если б не затея с портфелем, ехала бы сейчас моя сестричка в неволю.

Засунула я Лидин портфель в шкаф и обедом занялась: сорвала в огороде щавель, выкопала несколько картошек, растопила во дворе печь и борщ варить поставила. Благодаря травам, овощам и фруктам летом мы немножко отъедались, зато зимой от голода пухли.

Вдруг слышу: автоматная очередь вдалеке раздалась, потом еще одна.

Испугалась: так просто никто стрелять не будет. Выглянула на улицу: никого — все по домам попрятались. Смотрю: в той стороне улицы, что к речке ведет, Лидка показалась. Бежит изо всех сил и в руках что-то несет. Я калитку нараспашку и жду. Лидка во двор забежала, пот градом, и автомат за приклад держит. В комнату шмыгнула, автомат под мамину кровать спрятала и на стул села, отдышаться не может.

— Откуда у тебя? — кричу. — Ты зачем в дом принесла? Сумасшедшая!

Лидка рукой махнула: помолчи, мол, дай дух перевести, потом, минут через десять, рассказывает.

— Мы на берегу загорали, когда эсэсовские солдаты купаться пришли. Оружие и обмундирование у кустов сложили и даже часового не выставили. Я Женьку подначиваю: «Слабо автомат украсть?!» Я в шутку сказала, а он всерьез обиделся.

Велел мне одеться и у дороги ждать, а сам к оружию полез. Прибегает вскоре с автоматом:

— И внимания никто не обратил! — хвастает. — Пойдем, в огороде закопаем.

Прошли несколько улиц и на полицейский патруль наткнулись. Женька через забор прыгнул, я — за ним, а следом полицейские. Пробежали метров пятьдесят, полицейские стрелять начали. Женька мне автомат сунул: «Я их отвлеку, а ты убегай». Я напрямик через огороды помчалась, а Женька остался.

Вдали вновь послышалась стрельба. Лида, вскочив, забегала по комнате:

— Хоть бы с Женькой все благополучно было!

— Ты уверена, что никто тебя не узнал? — спрашиваю.

Лида глаза опустила:

— Один из полицейских — Нузет Басыров: тот, что возле твоей подружки Айше живет. Я слышала, как он меня по имени звал.

— Что ж ты молчала! — вскакиваю. — Быстро меняемся платьями. Если что, на себя все возьму.

Пока Лида переодевалась в другое платье, я в комнату заскочила и автомат из — под маминой кровати к себе под матрац переложила. Его бы, конечно, на мусорную свалку выбросить, но куда днем понесешь?!

Загнала Лидку на чердак, надеваю ее платье и тут полицейские во двор вваливаются.

— Сестра где? — Басыров спрашивает.

— Ушла куда-то, — отвечаю.

— Давно?

— Да.

— Автомат у нее не видела?

— Нет. Зачем ей?!

— Понятно! — говорит Басыров. И, обращаясь к своим, велел: «Начинайте искать — вначале огород и пристройки, потом дом».

Лопату взял и смотрит: землю ею копали?

Полицейские разбрелись: кто в огород, кто в сарай, а один на чердак полез.

Слышу вскоре Лидкин визг: с чердака ее стаскивают.

— Куда автомат дела? — Басыров спрашивает.

Лидка молчит. Тогда Басыров размахивается и по лицу ее бьет.

— Не тронь сестру! — кричу и Басырова за руку хватаю. А он руку вырвал и меня толкнул, — так сильно, что на полу оказалась.

Басыров размахивается — снова Лидку бить, — и тогда она говорит:

— Он под кроватью.

— Показывай.

Заходят в дом, я встаю и за ними плетусь. Бок болит — о камень ударилась, но терплю, не плачу. И у Лидки щека красная, губы распухли, а в глазах — ни слезинки.