Энтони Поуэлл - Поле костей. Искусство ратных дел

— «…нас до у́тра храни в чистоте», — подсказал он.

— Да, да.

— Как это понимать?

— Пожалуй, как весьма необходимую молитву для римского легионера.

Опять Гуоткин и не улыбнулся.

— Тут женщины имеются в виду? — спросил он, словно сейчас только додумавшись.

— Надо полагать.

Я подавил в себе соблазн пошутить насчет других, более темных, пороков, которым войско, столь разноплеменное, как римские легионы, было подвержено и для пресечения которых могло бы потребоваться спешное вмешательство Митры. Гуоткину было не до ученых шуточек. Не менее бесплодным, безнадежно-схоластическим делом было бы пуститься толковать о том, что римская оккупация Британии в действительности сильно отличалась от киплинговского изображения. В лучшем случае я жестоко запутался бы, объясняя соотношение фактов с поэзией.

— Многозначительные строчки, — медленно произнес Гуоткин.

— Зовут держать себя в узде?

— Поневоле обрадуешься, что женат, — проговорил он. — Что о женщинах не надо больше думать.

Он повернул обратно к перекрестку. Вдали стал слышен шум автомашины. Показался ротный джип. Гуоткин прекратил размышлять о Митре, снова обратясь в командира роты.

— Заговорились, и не успел осмотреть позицию вашего взвода — там ничего такого, что надо бы проверить?

— Ничего.

— Немедленно поведете бойцов к месту, указанному мной на карте. Заночуем там на ферме, в хозяйственных постройках. Это недалеко отсюда. Все смогут передохнуть до завтра. Ничего особого на нас не возлагается до полудня. Уяснили?

— Уяснил.

Он сел в машину. Джип снова укатил. Я вернулся к своему взводу. Сержант Пендри встретил меня, отрапортовал. Вид у него был все тот же, утренний, — не лучше, не хуже.

— Капитан Гуоткин говорил сейчас со мной о вашем отпуске, сержант. Устроим это, как только закончатся учения.

— Очень вам благодарен, сэр.

Он произнес это бесцветным голосом, как если бы отпуск совершенно не интересовал его.

— Постройте взвод. Ночевка будет на одной из ближних ферм. Сможем там поспать.

— Слушаю, сэр.

Как всегда, прошагать пришлось больше, чем рассчитали по карте. Снова уже лил дождь. Но, когда пришли, на ферме оказалось вполне сносно. Взводу отвели большую ригу под соломенной кровлей, было и внутри много соломы. Капрал Гуилт, как всегда, морщил нос от сельской обстановки:

— Ну и вонища тут кругом. Не терплю всех этих коров.

Я проспал эту ночь как убитый. Утром, вскоре после завтрака — я проверял как раз посты с сержантом Пендри, — спешно явился Бриз с важной вестью.

— Только что прибыл и стал на обочине штабной автомобиль с флажком командира дивизии, — сообщил он. — Должно быть, генерал проводит летучую инспекцию. Роланд приказал немедленно занять людей чисткой оружия или другим полезным делом.

Бриз побежал дальше — предупредить Кедуорда. Я прошел по риге, побуждая солдат к деятельности. Некоторые уже и сами счищали грязь со снаряжения. Тем, кто не трудился так явно и полезно, я нашел иные похвальные занятия. В несколько минут все упорядочилось — и как раз вовремя. Послышались шаги и говор. Я выглянул — через двор фермы, меся грязь, направлялись к нам генерал с адъютантом и Гуоткин.

— Идут, сержант Пендри.

Вошли в ригу. Пендри скомандовал «смирно». Я тут же заметил, что генерал Лиддамент в довольно дурном настроении. Это был мужчина серьезного вида, молодой для генерала, с бритым лицом, похожий скорее на ученого, чем на солдата. Приняв дивизию недавно, он уже дал себя почувствовать в мелких повседневностях службы. Хотя кадровики военные глядели на него как на педанта (так Мелгуин-Джонс отнесся о нем в разговоре с Гуоткином), но Лиддамент считался генералом думающим. Быть может, чтобы рассеять впечатление о себе как о педанте-формалисте — сознавая, возможно, этот недостаток и борясь с ним, — генерал Лиддамент позволял себе некоторые отступления от формы. Так, он ходил с длинной тростью, похожей на жезл соборного служителя, и носил клетчатый черно-коричневый, небрежно накинутый шарф. За борт походной куртки был засунут охотничий рожок. По словам того же Мелгуин-Джонса, иногда генерала сопровождали две небольшие собаки на поводке, грызясь между собою и внося этим немалый беспорядок. Сегодня собачонок не было — видимо, серьезность дела исключала их присутствие. А с собаками генерал еще больше походил бы на пастуха или охотника — на образ идеализированный, вечный, с какой-нибудь гравюры, из безмятежно пасторальной сцены. Однако манера речи у Лиддамента была отнюдь не пасторальная.

— Пусть продолжают заниматься делом, — велел он, указуя тростью на меня. — Как фамилия этого офицера?

— Второй лейтенант Дженкинс, сэр, — сказал Гуоткин, весь напряженно-натянутый.

— Давно вы в нашей части, Дженкинс?

Я ответил. Генерал кивнул. Задал еще несколько вопросов. Затем отвернулся, словно потеряв интерес ко мне, да и вообще к человечеству, и яро принялся ковырять тростью по углам риги. Обследовав углы, стал тыкать ею в кровлю.

— Солдатам сухо здесь?

— Да, сэр.

— Вы уверены?

— Да, сэр.

— А вон протекает.

— Да, сэр, в том углу крыша протекает, но люди спали в другом конце помещения.

Генерал с полминуты задумчиво потыкал тростью — без видимого результата. Затем пару раз ткнул в кровлю энергичней, глубже, и большой кусок подстила обрушился внезапно сверху, чуть-чуть не задев самого генерала и осыпав адъютанта с головы до ног пылью, соломой, глиной. После этого генерал прекратил зондирование крыши, как бы удовлетворившись наконец. Прекратил молча; молчали и все окружающие; улыбок не было. Адъютант, румяный молодой человек, густо покраснев, начал счищать с себя мусор. Генерал опять повернулся ко мне.

— Что было у солдат на завтрак, Дженкинс?

— Печенка, сэр. (Фамилию мою, однако, не забыл.)

— Еще что?

— Джем, сэр.

— Еще.

— Хлеб, сэр. С маргарином.

— А кашу овсяную ели?

— Нет, сэр.

— Почему?

— Не было сегодня каши, сэр.

Генерал свирепо повернулся к Гуоткину, который точно закоченел от усердия, но теперь весь так и вскинулся.

— Каши не было?

— Не было, сэр.

Генерал Лиддамент оскорбленно задумался. Он как бы взвешивал мысленно все качества овсянки, как хорошие, так и негативные. А взвесив, вынес окончательный вердикт:

— Каша должна быть.

Сердитым взором он окинул солдат, рьяно занятых чисткой, смазкой, протиркой. Рывком направил свою трость на Уильямса У. X., взводного вестового.

— Хотелось бы каши?

Уильямс вытянулся в струнку. Как сказано выше, он был голосист и легконог, но соображал туго.

— Нет, сэр, — гаркнул он, уверенный, видимо, что требуется именно такой ответ.

Этого генерал никак не ожидал. Не будет преувеличением сказать, что он опешил.