Энтони Поуэлл - Поле костей. Искусство ратных дел

— Удивительно, что Финн всего только майор.

— Он с начала войны мог уже раз пять повыситься в полковники, — сказал Пеннистон. — Все отговаривается тем, что не хочет перегружать себя ответственностью. Крест Виктории и так обеспечивает ему уважение — и Финн любит поговорить о том эпизоде. Однако теперь, я думаю, он соблазнится наконец и примет повышение.

— Чем соблазнится?

— Это пока лишь прожекты. Скажу только, что вы еще, возможно, услышите о Финне скорее, чем ожидаете.

— А парфюмерия его — денежное дело?

— Достаточно денежное, чтобы он мог содержать жену и дочь где-то в укромном месте.

— Почему же в укромном?

— Не знаю, — ответил Пеннистон со смехом. — По некой причине. У Финна есть свои секреты и секретики. Система уж такая у него. Я это понял, еще когда познакомился с ним в Париже.

— Еще до войны познакомились?

— Встретился там с ним, как ни странно, когда служил по текстильной части.

— Текстиль — ваша специальность?

— Я оставил потом это дело.

— И чем занялись?

Пеннистон засмеялся опять, точно я задал несуразный вопрос.

— Да так, пустяками всякими, — сказал он. — Я много езжу — верней, до войны ездил. Кажется, я говорил в прошлую нашу встречу, что тщусь написать нечто о Декарте.

Из этого разговора я сделал вывод — и, как окажется потом, правильный, — что и у Пеннистона, как у Финна, есть свои секреты. Когда я познакомлюсь с Пеннистоном покороче, то узнаю, что для него важнее всего мыслительный процесс, идущий у него в мозгу. Он затруднился бы сказать вам, что делал в прошлом или что намерен делать в будущем, — перечислил бы только места, где побывал или хочет побывать, и книги, которые прочел или хочет прочесть. Зато он мог бы сказать весьма точно, над чем думал — что мыслил — в любой период жизни. Другие живут ради денег, власти, женщин, ради искусства или семьи; для Пеннистона же все это малосущественно, его привлекает одно только мышление, он старается обдумать все и привести в систему. К этому же стремится теперь, по его словам, Стрингам, но Пеннистон человек совсем иного склада и лучше оснащен для изощренных размышлений. Эта сторона Пеннистона выяснится для меня поздней.

— Дайте мне свои координаты, — сказал Пеннистон. — Воинскую часть, личный номер и так далее — просто на тот случай, если возникнет возможность и я смогу быть полезен.

Я записал ему все это. Мы расстались, согласясь на том, что Вечные Возвраты, о которых писал Ницше, вскоре сведут нас снова вместе.

Даже вечером, придя в «Кафе ройял», я все еще не мог вспомнить без стыда об утреннем провале у Финна. День прошел в разных делах, по большей части скучных. За столиками на банкетках сидели сплошь военные, и от этого просторный, безвкусно оформленный зал казался чужим. Ни одного знакомого лица вокруг. Я сел в ожидании Лавелла. Он пришел почти в половине восьмого. На погонах у него три звездочки — капитан. Все меня обогнали в чинах, и это невольно огорчает. Я поздравил Лавелла.

— Солидные деньги дает лишь майорство, — сказал он. — Вот на это нацелиться стоит.

— Безудержное у тебя честолюбие.

— Ненасытное.

— Где служишь сейчас?

— В Штабе десантных операций, — сказал он. — В той крепостце игрушечной, что на середке Уайтхолла. Тихая гавань для морской пехоты. А наша встреча очень кстати, Ник. Надо обсудить один-два пункта. Прежде всего, согласен ли ты быть моим душеприказчиком?

— Разумеется.

— Исполнить мое завещание не составит труда. Все, что имею — а можешь быть уверен, что имею мало, — останется Присилле, а после нее — дочке, Каролине.

— Звучит не слишком сложно.

— Никогда ведь не знаешь, что может на войне случиться.

— Да, конечно.

Того же мнения и старшина Хармер… Мы помолчали. Я вдруг почувствовал, что сейчас Лавелл заговорит о чем-то неприятном. Предчувствие меня не обмануло.

— И еще пунктик, — проговорил он.

— Да.

— Расскажи-ка мне об этом Стивенсе. В основном ведь благодаря тебе, Ник, он вошел в нашу жизнь.

— Если ты имеешь в виду некоего Одо Стивенса, то мы с ним были вместе на Олдершотских курсах год назад. Но разве он вошел в нашу жизнь? В мою не вошел. Я его с тех пор в глаза не видел.

Стивенса вернули тогда в часть, и я почти забыл о нем. Теперь ярко вспомнился весь его облик. А тон Лавелла не сулит ничего утешительного. Я начал уже догадываться, что могло случиться.

— Ты привез его к Фредерике, — сказал Лавелл.

Сказал спокойно, отнюдь не обвиняюще, но я по глазам его увидел, что готовится театральный эффект.

— Это Стивенс в субботу как-то подвез меня к Фредерике на своей разбитой легковушке. А в воскресенье вечером заехал за мной и доставил в Олдершот обратно. У Фредерики жила тогда Изабелла — перед родами. Как раз в ту ночь они и начались. Стивенса вскоре отчислили с курсов и отослали в часть. С тех пор я его не видел и не слышал о нем.

— И не слышал?

— Не знаю о нем ровно ничего.

— Присилла была тогда у Фредерики.

— Была, помню.

— И познакомилась со Стивенсом.

— Да.

— А недавно она в Шотландии жила со Стивенсом в отеле, — сказал Лавелл. — Жила более или менее открыто, так что утаивать мне нет смысла.

Я молча выслушал эту новость. Стивенс действительно тогда с ней познакомился. Вспомнилось, как он взялся починить ей брошку. Но как мог я предвидеть дальнейшее? Да, малоудачное оказалось знакомство. Теперь подтверждены те слухи о Присилле. Несомненно, Стивенс уже выдвинулся где-то, проявил себя в бою. Для этого достаточно бывает нескольких недель. Но мне и в голову не приходило, что Стивенс — тот именно пилот или десантник, с которым связывают имя Присиллы. Лавелл закурил сигарету. Густо дохнул дымом. Он явно желает обсудить случившееся, как если бы мы имели дело с сюжетом для нашего совместного сценария; от этого неловкость положения смягчается. Такой театрально-стилизованный подход соответствует его взглядам на то, как надо жить. И я благодарен ему — это облегчает разговор.

— Когда началось у них?

— Вскоре же после знакомства.

— Понятно.

— Я был все это время на восточном побережье. Там Присиллу негде было поселить. Я не виноват в нашей разлуке.

— Стивенс служит сейчас в Шотландии?

— Насколько мне известно. Он где-то отличился — в рейде на Лофотенские острова, что ли. Ко всему прочему еще и в герои попал. Должно быть, если б я где-нибудь геройствовал под пулями, а не сидел за списками оборудования связи, то сделался бы привлекательнее как муж.

— Нет, это не делает мужей привлекательнее, — возразил я весьма убежденно. Вот он, типичный пример упомянутой выше склонности Лавелла к банально-очевидному. Ведь такое мнение не может не вести его к целому сонму ошибочных выводов относительно супружеской жизни, своей и чужой.