Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Пока Клавдия рассказывала, Миша запер входную дверь, повесил на дверную ручку табличку с надписью «Закрыто», и все трое вышли во двор за магазином. Теперь они сидят на бортиках ванн, а вокруг них нагромождены в три, четыре, а то и в пять рядов другие ванны, унитазы, умывальники и биде, и некоторые из них напоминают произведения искусства, которые Сенат Западного Берлина скупил у прогрессивных дам и господ по нескольку сотен тысяч марок за экземпляр в 1987 году по случаю празднования 750-летия города. Миша и дети этого не знают, они никогда не видели этих произведений искусства, потому что в 1987 году еще были Стена и запретная зона, и не было Единого Отечества, и даже речи о нем не было.

В те давние времена, до воссоединения в условиях мира и свободы, случалось много курьезов. Например, этот приказ одного западногерманского газетного магната своим редакторам употреблять во всех газетах название ГДР исключительно в кавычках — «ГДР», что должно было создать впечатление, будто на Востоке принципиально неделимой Германии не было вовсе никакой ГДР, а речь идет лишь о банде преступников, которая там хозяйничает и утверждает, что ГДР существует.

После того как Мартин и Клавдия закончили рассказывать, перебивая друг друга, в загроможденном дворе на некоторое время воцарилась тишина, где-то далеко, на поле среди руин, где стоят лишь несколько мертвых изувеченных деревьев, было слышно пение птицы. Но, судя по пению, птица была такой же унылой, как Клавдия, Мартин и человек-бассет. Обращаясь к нему, Мартин заканчивает свой рассказ:

— …А теперь я только хотел бы узнать, кто из наших родителей был в Штази.

Миша Кафанке молчит и внимательно разглядывает свое крошечное радио. На аппарате написано TIME — это подарок от самого крупного рекламного журнала в мире, дарящего такие штуки каждому, кто находит для него нового абонента. Миша не находил нового абонента для «TIME», но сразу же после разрушения Стены он ездил в Западный Берлин, потому что ему снова сильно приспичило. Кто-то сказал ему, что на улице 17 июня есть отличное место, и там шикарные девочки, и не очень дорого. И там, между Колонной Победы и Набережной Соляных Складов, он выбрал себе девушку, которая держала в руке маленькое радио и слушала музыку, как раз «Серенаду лунного света». Миша спросил, сколько, и она ему ответила, в DM конечно, а потом они пошли в парк, где кругом валялись и висели на ветках презервативы, жуткое зрелище. Девушка оказалась необыкновенно милой и нежной, такие ему еще не попадались, он так восхищался ею, что, когда он платил, заранее, конечно, она подарила ему радиоприемник. Правда, позже обнаружилось, что она стащила все его деньги, но радио она ему оставила, и это было с ее стороны так гуманно, что Мише этого не забыть.

— Господин Кафанке! — это Клавдия, она громко повторяет обращение.

Человек-бассет вздрагивает.

— Да?

— Что вы думаете об этом, господин Кафанке?

— Сначала родители, потом дети. Даже детей не могут оставить в покое, — бормочет он горестно. Конечно, он не вислоух, как бассет, но все же у него органы слуха непомерно велики, а его нос гораздо более выдающийся, чем большинство носов, которые можно встретить у людей, и еще он часто сопит, будто принюхивается, а его глаза — ах, Мишины глаза. Есть в них что-то верное и печальное, кроткое и преданное, — бассет, именно бассет, с его коренастой коротконогой фигурой.

— Даже детей, — говорит он еще раз и печально качает головой. — Скверно. Хуже не бывает.

— Действительно, — говорит Клавдия и хватает Мартина за руку, и теперь они снова влюбленная пара, они принадлежат друг другу «Like the Sand and the Sea», они не должны злиться друг на друга, потому что ни один из них не виноват в сложившейся ситуации. И снова Клавдия смотрит на Мишу своими прекрасными глазами, совсем как взрослая женщина, и говорит:

— Поэтому вы должны нам помочь, господин Кафанке.

Миша нервно вскакивает с борта ванны, отступает на два шага и кричит:

— Помочь? Потому что ваши родители были в Штази?

Это ужасное слово, которое может сделать человека больным или сумасшедшим, может принести только несчастье и боль, преследовать, мучить, довести до самоубийства. Это как гигантская опухоль у страны, которую редакторы по приказу хозяина-издателя упоминают только в кавычках, чтобы все знали, что такой страны не существует. А теперь изо дня в день все больше и больше людей на своем горьком опыте узнают, что и страна, и ее Штази существовали, да еще как!

— Очень хорошо, — говорит Миша, — еще десять минут назад мы не были с вами знакомы! Вы сваливаетесь как снег на голову, я вас выслушиваю, — к сожалению; надо было бы выставить вас за дверь, — а теперь вы требуете, чтобы я вам помог. Помог! — повторяет он, пинает ногой ванну «Brilliant» и говорит с горечью:

— Господи Боже, вы здесь совсем не по адресу!

— Почему, господин Кафанке? — спрашивает Клавдия.

— Потому что я не могу помочь ни одному человеку на свете, — говорит человек-бассет, — даже себе самому.

И невидимая птица на поле среди руин на одном из мертвых деревьев кричит «кивит! кивит! кивит!», что значит: «Это так! Это так!»

— Ну, вот, — говорит вдруг Мартин (он приходит на помощь Клавдии; как и она, Мартин сразу заметил, что они попали к такому человеку, который никому не сможет отказать, и раз уж ему самому так плохо живется, он поможет, главное, сейчас не отступать, он вот-вот поддастся, только взгляните в его глаза!), — ну, вот, господин Кафанке, у меня с собой только карманные деньги, но я держу пари на десять марок, что вы можете нам помочь и сказать, как нам, несмотря на всю эту историю, можно было бы остаться вместе и любить друг друга. — Он смеется чересчур громко и радостно. — Я ставлю десять марок.

— Ты их уже проиграл, — говорит Миша и садится, потому что его колени начинают дрожать от бессилья и отчаянья. Эти двое любят друг друга, думает он с завистью. Такие юные, и уже такая любовь. Что же происходит? Как только двое начинают любить друг друга, другие эту любовь пытаются уничтожить. Ненавидеть друг друга люди могут сколько угодно, да, ненавидеть они обязаны, это хорошо, это правильно, эта обязанность возложена на них власть имущими. А любить? Доживем ли мы до того времени, когда люди будут любить друг друга? — думает Миша.

— Как это я их уже проиграл?

— Так, — говорит Миша, — потому что я понятия не имею, что в этой ситуации можно сделать наверняка, я слишком мало в этом разбираюсь, в том, что касается… — Он замолкает и начинает разглядывать свои ногти.

— Чего касается? — спрашивает Мартин.

Миша молчит.

Клавдия очень тихо и осторожно спрашивает:

— Того, как быть вместе и любить?

Миша кивает.