Ксения Спынь - Чернее, чем тени

— Можете не верить, дело ваше, — сухо заметил Кедров. — В конце концов, это надо вам, а не мне.

Феликс раздумывал, покусывая губы. Видно было, как в нём борются недоверие к «сволочи» и нежелание упустить единственный, может быть, шанс на победу.

— Но… — проговорил он медленно. — Вы же, наверно, не просто так собираетесь поделиться информацией. Вам же, наверно, нужно вознаграждение? Я так полагаю, денежное?

Кедров метнул в него быстрый оскорблённый взгляд:

— Поберегите подобные предложения для ваших партнёров. Такие вещи не делаются за деньги. Если вообще делаются, — он снова отвернулся к окошку. — Если считаете, что мне так просто прийти сюда и вот так её сдать… Когда мы были практически… Да ладно, что вы понимаете, — резко оборвал он сам себя и, не глядя на Феликса, приблизился к нему. — Северо-западный лес, платформа «Болотная», двадцать минут по лесной тропе, поляна с большим дубом и ещё пять минут вглубь чащи. Суббота, девять вечера. Вот, пожалуй, и всё.

Он решительно направился в сторону выхода.

— Подождите, — окликнул его Феликс. — Можно мне всё-таки узнать ваши мотивы?

Кедров обернулся:

— Мои мотивы вас не касаются. Участвовать в этом я не буду, мешать — тоже. Надеюсь, вы всё запомнили.

Уже когда он был в дверях, Лаванда вдруг подала голос, неожиданно даже для самой себя:

— Господин Кедров! А кем были вы с Софи? Вы… не договорили…

Кедров повернулся к ней с удивлением — впрочем, абсолютно беззлобным. Он, наверно, даже не думал, что это существо в углу вдруг заговорит.

— Друзьями, — сказал он. — Мы были друзьями, если вы, конечно, понимаете, что это такое. Но это было давно. Теперь волчонок превратился в крысу, и настали совсем другие времена.

У каменной стены, под маленьким окошком Софи непроизвольно потянулась к револьверу.

— Вот, значит, как, — яростно пробормотала она, ничего перед собой не видя. — В крысу.

Она несколько задержалась в этот вечер и вышла на слежку уже хорошо за полночь — как оказалось, очень вовремя.

Ай да Эндрю. Вот сейчас взять и пристрелить его, на месте, как взбесившуюся собаку. Чего проще.

«Так, не горячись. Оставь револьвер, — сказала она себе. — Так дела не делаются. Надо подождать до утра. И дальше спокойно — с толком, с расстановкой…»

Да, именно так. Софи кивнула и, поплотнее закутавшись в плащ из крысиных шкурок, унеслась прочь сквозь тьму.

Закрыв дверь, Феликс с насмешливым недоумением на лице развёл руками:

— Я не понял, что это было, — он покачал головой.

— Это предательство, — тихо произнесла Лаванда.

— Так, на секундочку, — Феликс подошёл к её лежанке и присел рядом. — Ты с нами или с ними?

— С нами, конечно. Но как-то это… не очень хорошо…

Феликс негромко рассмеялся.

— Опять моралите разводим? — он смотрел на неё снисходительно, но в глазах мелькало плохо скрываемое облегчение от того, что опасность миновала. — Ты просто идеалистка.

— Может, и идеалистка, — согласно, но твёрдо отозвалась Лаванда. — Но это всё равно предательство.

Друзьями… Да разве не все они были друзьями?

Кедров щёлкнул выключателем. Свет слабенько озарил его каморку. Молча встретила живущая здесь пустота. Она всегда встречала его после работы. Они были похожи и настолько уже породнились, что сложно было различить.

Кедров с минуту постоял посреди комнаты, оценивая обстановку, достал из секретера флягу. Сегодня можно. Сегодня, наверно, уже всё можно.

Прости, Софи.

Их было двенадцать — двенадцать уличных пацанов, кучкующихся по дворам и подворотням, и Волчонок — прибившаяся к ним девчонка, не пойми откуда взявшаяся впервые. Разумеется, она не имела никаких шансов на главенство, но прошло время — и именно Волчонок повела их, именно за ней они следовали.

Их было двенадцать — двенадцать повстанцев, мятежников, участников Сопротивления. Софи была их лидером, их негласным командиром, их боевым товарищем, их названой старшей сестрой.

Их было двенадцать — двенадцать людей Софи Нонине, вместе с ней наследовавших власть над новым, неведомым пока государством, которое только предстояло создать общими усилиями.

Где была точка излома, за которой всё пошло не так, а огненное колесо закрутилось со страшной силой, метая пылающие стрелы?

Может быть, это было той зимой… Кедров не раз думал об этом и иногда даже казалось, что он прав. Это был четвёртый год правления Софи Нонине, незадолго до первых и единственных перевыборов. Была очень холодная ветреная зима, и Софи сильно и долго болела. Может быть, дала о себе знать простреленная и так и не залеченная толком рука… Иногда, впрочем, Кедрову всё это представлялось одним большим спланированным представлением: очень уж ловко всё совпадало и служило дальнейшим планам Софи… Но нет же — он ещё раз вспомнил, как это было и что он видел — люди не могут так притворяться, этот человек действительно умирал.

…Нонине не выходила из своей комнаты уже несколько дней. Она никого не звала к себе, а сами они не решались зайти.

Вместо этого они тихо расхаживали по комнатам резиденции с торжественными и сдержанно-печальными лицами, будто говоря друг другу: вот видите, как. Они не разговаривали в полный голос и, конечно, не делали никаких заявлений — ведь формально ещё ничего не было ясно. Однако уже сходились по двое, по трое, шептались между собой, рассуждали — конечно, не всерьёз, конечно, только так, абстрактно говоря — но вот если бы… Мы же могли бы договориться, к примеру, вот так.

Для Кедрова всё это отчётливо отдавало мерзинкой. Он никогда не был поборником нравственности, но свои представления о долге и личной преданности у него имелись. И представления эти говорили, что это неправильно — под шепоток делить государство Софи, когда она сама, по-прежнему живая и всё ещё действующая правительница, не может помешать им.

Кедров всё же подошёл к двери её спальни и постучался. На стук не ответили. Дверь однако была не заперта. Поколебавшись, он всё-таки решился войти.

Софи лежала на кровати без единого движения. Глаза были закрыты, волосы — беспорядочно рассыпаны по подушке, лицо походило на восковую маску. Даже дыхания не было заметно.

Кедров присел на корточки возле кровати.

— Софи, — тихо позвал он.

Она не ответила.

— Софи…

Ну не могла же она сейчас взять и умереть.

— Софи! — окликнул он громче.

Она тяжело разлепила глаза. С минуту просто смотрела — видимо, пытаясь сообразить, кто перед ней. Наконец в её взгляде промелькнуло узнавание, и она охрипшим голосом выговорила:

— Попить дай.

Однако вскоре Софи неожиданно и довольно быстро пошла на поправку. Шёпот среди пар и троек, конечно, сразу прекратился, и все сделали вид, будто ничего такого и не было. Через неделю, проводя собрание в их узком кругу, Софи держалась уже твёрдо и уверенно, разве что была чуть бледнее, чем обычно, и чуть официальнее.