Ингеборг Бахман - Малина

К сожалению, у меня со временем

Конечно, если у тебя туго со временем

Просто сегодня у меня особенно мало времени

Разумеется, раз у тебя сейчас нет времени

Если потом у меня будет побольше времени

Со временем мы, конечно же, это только теперь

Мы ведь можем потом, когда у тебя будет время

Как раз в это время, если все наладится

Тебе бы надо поаккуратней со временем

Мне бы только поспеть вовремя

Ах, Господи, смотри не пропусти время

У меня никогда еще не было так мало времени, очень жаль

Когда у тебя опять будет побольше времени, то, возможно

Позже у меня будет побольше времени!

Каждый день мы с Малиной, иногда даже под градусом, напряженно раздумываем над тем, что бы еще ужасного могло случиться в Вене сегодня ночью. Ведь если позволить себе увлечься и прочесть газету, если доверчиво воспринять несколько сообщений, то воображение начинает работать на всю катушку (это словцо придумала не я и даже не Малина, но Малина привез его, как забавную находку, из путешествия по Германии, ведь выражения вроде «на всю катушку» можно подобрать лишь в таких деятельных, живых странах). Но постоянно соблюдать воздержание от газет я не могу, хотя все удлиняются периоды, когда я не читаю уже ни одной или только, заходя в кладовку, где рядом с нашими чемоданами лежит пачка журналов и газет, наугад вытаскиваю какую-нибудь и ошеломленно смотрю на дату: 3 июля 1958 года. [80] Дата первой встречи Ингеборг Бахман с Максом Фришем. Что за наглость! Даже в этот давно минувший день они без всякого толку пичкали нас сообщениями, суждениями о сообщениях, извещали о землетрясениях, авиакатастрофах, внутриполитических скандалах, внешнеполитических промахах. Когда сегодня я смотрю на газету от 3 июля 1958 года и пытаюсь поверить в реальность этой даты и соответствующего ей дня, который, возможно, действительно был, хотя в своем ежедневнике я не нахожу под этим числом никаких записей, никаких сокращенных обозначений вроде: «15 ч. Р.1 17 ч. звонил В., вечером Гессер, доклад К.», — это относится к 4, а не к 3 июля, тот листок остался пустым. Вероятно, это был день без загадок, наверняка и без головной боли, без приступов страха, без невыносимых воспоминаний, разве только с немногими, всплывшими из разных времен; возможно, просто день, когда Лина затеяла летнюю генеральную уборку, а я, изгнанная из дома, сидела то в одном, то в другом кафе, читая газету за 3 июля, экземпляр которой читаю сегодня. Вот единственное, что делает этот день загадкой: это пустой или обобранный день, когда я стала на день старше, когда я не сопротивлялась и позволила чему-то случиться.

За 3 июля я нахожу еще иллюстрированный еженедельник, а на полках у Малины — июльский номер одного культурно-политического журнала, и вот я начинаю лихорадочно их просматривать, я хочу узнать что-нибудь про этот день. Анонсируются книги, которых я никогда не видела. КУДА ДЕВАТЬ СТОЛЬКО ДЕНЕГ? — вот один из самых непонятных заголовков, даже Малина не сможет мне его объяснить. Так куда же девались те деньги и что за деньги надо было куда-то девать? Хорошее начало, такие заголовки способны довести меня до дрожи, до трясучки. КАК СРЕЖИССИРОВАТЬ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ? Написано с превосходным знанием дела и с суховатым, порой саркастичным юмором. Подсказки для читателей, которые хотят мыслить политически, хотят, чтобы их просветили. Нужно нам это, Малина? Я беру шариковую ручку и начинаю заполнять анкету. Как я информирована: достаточно, хорошо, очень хорошо, выше среднего уровня? Ручка сначала пачкает, потом кажется, будто она пуста, потом опять пишет чисто. Я ставлю крестики в маленьких пустых клеточках. Делает ли вам ваш муж подарки: никогда, редко, неожиданно или же только в день рождения и в день свадьбы? Я должна быть сугубо осторожна, все зависит от того, о ком из них я думаю — о Малине или об Иване, и я ставлю крестики обоим, Ивану, например, «никогда», Малине — «неожиданно», но на это тоже нельзя полагаться. Вы одеваетесь, чтобы хорошо выглядеть на людях или чтобы нравиться ЕМУ? Ходите ли вы к парикмахеру регулярно — раз в неделю, раз в месяц или только когда есть крайняя нужда? Какая нужда имеется в виду? Какой государственный переворот? Мои волосы свисают над государственным переворотом и находятся в крайней нужде, так как я не знаю, стричь мне их или нет. Иван считает, что мне надо их отрастить. Малина полагает, их надо обстричь. Вздыхая, я подсчитываю крестики. В итоге у Ивана получилось 26 очков, у Малины тоже 26, хотя крестики мне пришлось им ставить в совершенно разных клетках. Я складываю еще раз. Все те же 26 очков у каждого. «Мне 17 лет, и у меня такое чувство, будто я неспособна любить. Увлекусь каким-нибудь мужчиной, а всего через несколько дней уже другой. Может, я чудовище? Моему теперешнему другу 19 лет, и он в отчаянии, потому что хочет на мне жениться». «Синяя молния» врезалась в «Красную молнию», 107 погибших и 80 раненых».

Прошло уже много лет, а нам преподносят все то же: дорожные аварии, какие-то преступления, известия о предстоящих встречах на высшем уровне, прогнозы погоды. Ни один человек сегодня уже не знает, для чего когда-то понадобилось все это сообщать. Лаком для волос «Пантин», который тогда рекламировали, я начала пользоваться всего несколько лет назад, и незачем было мне его рекомендовать в то давным-давно минувшее 3 июля, а уж сегодня и вовсе.

Вечером я говорю Малине:

— Единственное, что осталось, это, похоже, лак для волос, видимо, к этому все и сводится, потому что я по-прежнему не знаю, куда девать столько денег и как срежиссировать государственный переворот, во всяком случае, денег выбрасывается слишком много. Теперь они этого добились. Когда флакон лака у меня иссякнет, другого я на сей раз покупать не стану. У тебя 26 очков, больше ты требовать не можешь, больше я просто не могу тебе дать. Делай с ними что хочешь. А помнишь, как «Синяя молния» врезалась в «Красную молнию»? Благодарю! Так я и думала, вот каково твое сочувствие к несчастьям, выходит, ты не лучше меня. Но очень может быть, что все это — невероятный обман.

Поскольку Малина ни слова не понял, — я покачиваюсь в качалке, он уютно устраивается, предварительно принеся нам кое-что выпить, — то я начинаю рассказывать.

Это невероятный обман, я когда-то работала в агентстве новостей и видела этот обман вблизи, возникновение сводок, составленных без разбора из фраз, испускаемых телетайпами. Однажды, из-за того, что кто-то заболел, мне пришлось перейти в ночную смену. В одиннадцать часов вечера за мной пришла большая черная машина, шофер сделал в Третьем районе небольшой крюк, и недалеко от Райзнерштрассе к нам подсел молодой человек, некий Питтерман, нас отвезли на Зайденгассе, где во всех служебных помещениях было темно и безлюдно. В ночных редакциях газет, расположенных в том же доме, тоже редко кто показывался. По доскам, так как полы в коридорах были разобраны, ночной швейцар провел нас в самые дальние комнаты — на каком этаже, я забыла, не помню уже, ничего не помню… Каждую ночь мы оставались вчетвером, я варила кофе, иногда мы посылали за мороженым, ночной швейцар знал, где его взять. Мужчины читали листы, которые выплевывали телетайпы, что-то вырезали, склеивали, составляли. Мы не то чтобы шептались, но говорить громко ночью, когда в городе все спят, почти невозможно, мужчины иногда пересмеивались, а я молча попивала свой кофе и курила, они бросали сообщения на мой маленький стол с пишущей машинкой, сообщения, выбранные по случайной прихоти, а я переписывала их набело. Я не умела тогда ни над чем смеяться вместе с ними, и потому отдавала себе отчет в том, какие новости разбудят людей на другое утро. Сводку новостей мужчины всегда завершали коротким абзацем, касающимся бейсбола или бокса по ту сторону Атлантики.