Елена Крюкова - Серафим

ПРО ЧЕЛОВЕКА
Куда идет человек? Куда идет человечество?
Если бы знать.
Знал бы – соломки б подстелил.
Жизнь нынешняя течет рядом с Церковью. Плохо течет, грязно.
В грязной реке все бурлит, перекатывается, несется: дети беспризорные по подъездам пьянствуют, колются, любятся, как собачки, во дворах за сараями; молодежь над Церковью смеется, женится-разводится, молодые изменяют друг другу походя, быстро-живенько, даже и не задумываются, что творят. У детей – взрослые врачи – у маленьких совсем, у нежненьких! – вырезают печень и почки, разные другие потроха, чтобы богатеям, за великие деньги, их вживить. А дитя умерло? Ну да, так ему и надо! Жизнь у дитяти была – никчемная, дешевая! А – дорого продана.
Изругаться охота. И – грешник, ругаюсь. Плохо ругаюсь; грязно.
А потом на колени валюсь. У Господа прощенья прошу!
Что проку в ругани моей поганой, если она ничего в миропорядке не изменит?
Как молодым указать: вот дорога ваша – Христос?
А надо мной посмеется вайшнав: а моя дорога – Кришна! А надо мной ухмыльнется буддист: а моя дорога – Будда! Еврей оскалится: лучше Ягве нет Бога! Мусульманин отвернется презрительно: зачем мне в нос суешь Христа своего, Аллах велик, и Мухаммад – пророк Его!
И лепечу жалко, тихо, косноязычно: Христос… ведь Он – Царь Царей…
Не верят. Не верят!
Но не может человек без Бога. Без – любого.
Человек создан так, чтобы – верить.
Без веры человек пропадет. Вымрет.
Ибо вера – в крови течет у человека, ибо в человека вдохнул Бог Дух Свой; ибо человеку потребно после долгого пути очутиться в доме своем, и Бог – Дом его, и Бог – очаг его, и, даже если в жизни у человека не было любви, то Бог – прибежище его и любовь его.

ПРО СМЕРТЬ ДЕРЕВНИ
Вот умирает деревня.
Изнасиловали — и убили.
Через гибель деревни я вижу гибель страны.
Утешаю себя: не гибель, а болезнь! Выздоровеет она! Воспрянет!
Но глаза Деревни Умирающей глядят на меня, как с черной иконы.
И не знаю, чем – ей – помочь.
Дров бабкам наколю. Воды старикам притащу. С хором детей в детдоме псалом разучу, разучу Аллилуйю! Музыка, ясная музыка, помоги мне! Помоги им – выжить и жить…
И недоволен я собой. И не возгоржусь я, потому что чем мне гордиться?
Если бы я мог оживить мой Василь!
Если б я мог – его – воскресить!
А что, умирает он?!
Да, умирает. И ничего с этим не поделать. Ведь и человек умирает тоже; и зверь умирает. И сдыхает корова, на человека глазами, полными слез, глядя. И кот умирает, старыми желтыми когтями вцепляясь в морщинистую руку старой хозяйки.
В старых домах медленно, как лампады, гаснут старики.
В школе все меньше детей: не рожают молодые.
Продали пристань. Сожгли лесопилку в Хмелевке.
Пьяные мужики день и ночь слоняются по Василю, клянчат у стариков и старух, просят друг у друга, у продавщиц в магазине: ну дай, дай двадцатку на самогонку!.. дай, не обеднеешь… Мужикам негде работать. А ночной бар под магазином открыли. И под другим – в подвале – пивную.
Вот тебе тут и вся Церковь, Серафим ты убогий.
Сижу однажды на лавке у сельсовета. Подходит мужичонка – соплей перешибешь. Разит от него за версту! Рядом сел. Глаза как две незабудки, рожа мятая, как грязная портянка. На меня уставился, как кот на сметану. Вынимает из кармана три куска туалетного мыла. «Купи, браток, батюшка, а? Ты ведь добрый, а… Купи, двадцать рублей всего прошу! Выпить ну просто ужас как охота! А мыло, оно ведь десятку стоит! А тут целых три куска-то! Сэкономишь червонец, ну!..» Я безропотно вынул деньги. Оставь себе свое мыло, говорю. Мужик мыло в карман положил. Незабудки просияли солнечно. Морщинки все гармошкой собрались на роже! Кричит мне: «Эх, ну ты молоток, батюшка, да! Твой Христос тебе этого не забудет!»
Твой, он тогда сказал. ТВОЙ ХРИСТОС.
Не «наш», а «твой».
И я ощутил дышащую чернотой бездну, разделяющую нашего Бога и наш народ.
В этом есть простой, каждодневный ужас нашей страны.
В этом есть ее древний, великий ужас.
Князь Владимир огнем и мечом крестил Русь.
А Андрей Первозванный, радостный, светлый Апостол, светло ходил по брегам Днепра, нежно, чисто учил Господней любви.
Разве для того, чтобы научить любви, надо убивать?
Разве для того, чтобы спасти человека от мучительной жажды забвенья, надо купить у него три куска пахучего цветочного мыла?

ПРО ГОСПОДЕНЬ ОГОНЬ
Господь выловил ночью Золотую Рыбу и отпустил Ее; Он отпустил Ее в воду руками Марии Магдалины, возлюбленной Своей.
После того, как они отпустили Рыбу на волю, молча на берегу сидели они, и Господь разжег на песке костер.
Пламя ярко горело, и Иисус смотрел на огонь. Он любил глядеть на огонь, ибо огонь напоминал Ему жизнь человеческую: так же, как огонь, горит она и сгорает, и пепел остается.
И спросила Господа Мария Магдалина: «Скажи, куда уходит огонь, когда догорает он? Только ли пепел один остается в кострище?»
И ответил Иисус: «Огонь пребывает во всем. В любом стебле и цветке; в любом плоде незрелом и спелом. Огонь пребывает внутри камня и внутри дерева; разломи камень – и найдешь его, разломи древо – и там огонь найдешь. Огонь пребывает внутри земли, огонь пылает на небесах, ибо звезды огонь есть великий. Огонь внутри тебя и Меня пребывает, и это он дарит нас друг другу под сверкающим звездным Покровом. Как же он может исчезнуть, если он пребывает везде и вечно? Сгорают всего лишь дрова в очаге и ветки в костре. А сам огонь – гляди, как он весело пляшет, как алые руки его тянутся к звездам! Огонь уходит в небо. Небо – обиталище огня. Когда Меня казнят, Я воскресну на третий день после казни, и Тело Мое будет тело огненное».
И заплакала Магдалина, и поцеловала руку Иисуса, и так сказала: «Я верю Тебе! И что, все мы станем огнем?»
Иисус печально поглядел на нее и сказал: «Мы не умрем, возлюбленная моя; мы превратимся в Предвечный Огонь, и так мы воссоединимся с Богом – Отцом нашим и Отцом Моим»
И спросила Магдалина, плача и держа Господа за руку:
«Поможешь ли Ты мне, Господи, перейти реку огня, когда настанет срок?»
И тихо ответил ей Иисус, с улыбкой в возлюбленное лицо глядя:
«Я всегда буду с Тобой, и при Переходе Огненной Реки – тоже. Все есть Огонь. Вначале был Огонь, и Я пришел крестить не водой, но Огнем, и Я воплощусь в Огонь при Воскресении Своем, и нельзя будет касаться Меня. И Я буду являться людям, уверовавшим в Меня и не уверовавшим в Меня, Благодатным Огнем во храме Воскресения Моего, в Святую Пасху Мою. Аминь».
И Магдалина сказала: «Аминь».
И встала на колени на сыром песке, в ночи, и под звездами обняла крепко босые ноги Господа своего.

ПРО ВЛАСТЬ
Церковные власти. Власти.
Да ведь и мирские власти – тоже.
Надо мной – над нами всеми – всегда – власти, власти.
Так устроен людской муравейник. Улей людской.
Должна быть матка-царица; должен быть Царь; должен быть Патриарх.
Это непреложный закон. Иначе улей развалится без матки. А страна – без Царя – сгинет.
Должен кто-то, кто больше и превыше всех, на троне сидеть.
На самом высоком амвоне – в самом главном храме стоять.
И все должны лица задирать кверху, все должны на колени падать и кричать: «Господи, сохрани нам Владыку нашего! Дай ему многая лета!»
Это – правильно. Это – дано. Это назначено так.
Мир так устроен. Миру нужен цемент. Цемент – это власть. Она все шаткое скрепляет.
Что ж мы на власть-то то и дело ропщем?!
Это не нравится. Это не по сердцу. Это – глупо. Это – жестоко. Это – нечисто. Это – жалко. Это…
Взойди сам на этот трон, на Лобное это место, да и правь, как сможешь, думаю я.
И все же народ наш едкий. Режет не в бровь, а в глаз. «Отъелись священники! Все толстопузые караси! Все на иномарках раскатывают! Исповедь в пол-уха слушают! Службу – равнодушно барабанят, как часы – пономарь! Жен как перчатки меняют! С прихожанками смазливенькими любятся прямо в храме, в алтаре! Ну, и где ж тут непогрешимость Церкви?! Мы бы шли к Ней, на Нее, как на Вифлеемскую звезду! А Она… а Владыки Ея, погрязшие, как вавилоняне, в роскоши да в жратве да в разврате…»
Если б я, я один, мог бы прощенья попросить у Бога и людей за все прегрешенья иереев в ограде Церкви – я стал бы на колени и попросил бы.
А если б тебе сказали так: отец Серафим, мы возьмем жизнь у тебя, во имя того, чтоб вся Церковь тут же стала безгрешна, чиста и светла, как были светлы Двенадцать Апостолов под крылом Христовым, – отдал бы жизнь?
…без лишних слов. Вот я. Берите жизнь мою.
А диавол захохотал бы тут над ухом: а Настя?! А Настя?!
Ну что Настя. Заплакал бы. Сжал бы зубы: сказал так сказал, берите так берите.